— Пошевеливайся! — рявкает, оглядываясь на меня, Пенни, в то время как я семеню за ней, точно служанка за госпожой. И вот мы у выхода из кафе. Она выбегает первой, и мы устремляемся вниз по пешеходной улице и благополучно сворачиваем за угол.
Она останавливается и переводит дух. День теплый и довольно душный, и у меня волосы прилипли ко лбу.
— Ну, угораздило же нас, — заявляет она.
— Черт возьми, Пенни, — восклицаю я, — ты хоть понимаешь, что теперь мы туда ни ногой?
— Это еще почему? Нас никто не видел.
— Мы все обляпали и вляпались!
Она мотает головой, берет меня под руку, и мы движемся в сторону метро.
— Ты слишком много переживаешь.
— Я в курсе.
— И мне действительно жаль твой топик.
— Не важно, он старый.
Я ловлю ее взгляд — подруга улыбается, и меня разбирает смех. И снова ей удалось отвлечь меня от пагубных мыслей про новую пассию моего благоверного.
— Знаешь, что я думаю? — спрашивает она.
— Что? — Я предвкушаю очередной мудрый совет.
— Я думаю, — заявляет она, когда мы спускаемся в метро, — если они не хотят, чтобы посетители ели пирожные, то зачем они их продают?
Глава десятая
До того как это случилось со мной, я считала, что после ухода мужа больно первые недели, а затем мало-помалу жизнь налаживается. После бури, так сказать, наступает затишье. И по большей части это действительно так: довольно цивилизованно и вполне по-деловому. Я стараюсь держаться максимально достойно, когда Энди приезжает за Иззи или за своими вещами. Я даже предлагаю ему чаю (причем не плюю в чашку) и помогаю относить к машине сумки с книгами и медицинскими журналами.
Но в другие дни я чувствую себя так, точно мое сердце разбито снова, и закипаю от ярости и обиды. Я безутешно рыдаю в отделе молочных продуктов супермаркета. Съезжаю на обочину по дороге домой и сижу в машине, обливаясь слезами и понимая, что буду выглядеть кошмарно, когда приеду за Иззи в городской лагерь или к подруге домой, но не могу взять себя в руки. Плаваю в бассейне и представляю себе, как Энди занимается этим с ней, и мои слезы смешиваются с хлорированной водой. Я звоню ему с намерением выплеснуть гнев, но только всхлипываю и нажимаю «отбой». Это происходит какими-то припадками, а затем следует пара недель, когда слез нет вообще.
Порой мне хочется не плакать, а орать, крушить все подряд и избить его. В такие мгновения я сделала брешь в плетеной мусорной корзинке, расколотила его любимую кружку и шариковой ручкой продырявила его старый садовый свитер. К счастью, Иззи этого не видела. Мысль о том, что я ей нужна, — это просто спасение.
Сейчас она в постели — только что пробило девять, — и Энди здесь, все копается с бумажными коробками, которыми завален шкаф на верхней площадке.
Он мог бы загрузить их в машину и свалить с глаз долой, но нет — ему нужно перенести все в гостиную и, не считаясь с моими чувствами, долго и мучительно перебирать бумаги. Я слоняюсь туда-сюда, что-то прибираю, поправляю и жду, когда он уедет.
— А дома это сделать никак нельзя? — отрывисто спрашиваю я.
— Да, конечно, — бормочет он. — Еще немного. — И продолжает просматривать документы.
Воскресный день в обществе Пенни был замечателен хотя бы тем, что разжег во мне очередную искру гнева. В конце концов, когда ее сердце было разбито, она не упивалась жалостью к себе, а напилась и забросала машину яйцами.
Подруга трескала трубочку с кремом в книжном кафе, потому что ей так хотелось. И пусть это плохо кончилось, но суть в том, что ей наплевать на последствия. Надо брать пример с Пенни, решаю я.
— А я не хочу, чтобы ты занимался этим здесь, — рявкаю я.
— Да? — Энди удивлен и принимается собирать свое барахло.
— И еще хочу спросить, — продолжаю я с колотящимся сердцем, — у тебя есть причины не пускать Иззи к себе на квартиру?
— Э-э, вообще-то нет, — он недоуменно моргает.
— Потому что если они есть, то лучше тебе сказать об этом, а не вешать мне лапшу на уши.
— Хорошо. О господи, — Энди качает головой так, точно я веду себя неадекватно, — просто там мало места.
— Да ну?
— Ну да! — Он хватает набитую бумагами коробку и направляется к двери.
Я чувствую, что на подходе приступ гормональной ярости, который мне неподконтролен, и принимаюсь медленно и глубоко дышать, чтобы успокоиться.