Ну вот опять. Гермиона думала, что он устанет держаться за это убеждение, но она также знала, что некоторые вещи было ужасно трудно отпустить, что не всегда получалось отказаться от мыслей, всплывающих со дна тьмы, как бы мы ни пытались их запрятать. Малфой провел годы в одиночной камере, не имея ничего, кроме идей, которые он прокручивал в голове снова и снова, снова и снова.
— Если они использовали его для высшего блага. Так же, как это сделал ты сегодня вечером, чтобы…
— И что это говорит о высшем благе, если средством его достижения являются пытки?
— Нет, — возразила она слишком резко для той дистанции, которую пыталась держать с ним, — что это говорит о наших врагах, раз нам приходится прибегать к такой форме насилия?
— Единственными людьми, к которым до сегодняшнего вечера я применял проклятие Круциатуса, были Пожиратели Смерти и сторонники Тьмы…
— И это единственная причина, по которой ты здесь и почему получил такой маленький срок…
— Маленький? — Звук его голоса был похож на рычание льва перед тем, как тот сожрет твое лицо.
— Да. — Какое-то время она смотрела на черную пустоту его капюшона. — Ты знаешь, какое наказание положено за одно использование проклятия Круциатус? Это Непростительное, Малфой. Это пожизненное в Азкабане. Многие думают, что ты заслужил…
— Я накладывал его только на сторонников Тьмы, то есть делал то же самое, что и сторонники Света, которые остались на свободе.
— Ты ведешь себя так, как будто это обычная практика. Я знаю один случай, когда аврор использовал Круциатус, так как должен был получить информацию о местонахождении пленных, одному из которых было всего пять лет. Его отправили на магический испытательный срок на шесть месяцев, и…
— И все же это Непростительное. Это пожизненное в Азкабане, Грейнджер.
— Он был под сильным давлением…
— Под сильным давлением? — Рука Гермионы автоматически потянулась к кобуре с палочкой, когда она услышала его ставший жестким от гнева голос. — Он хотел знать, где находятся пленные. Во время войны это обычное дело.
— Некоторые утверждают, что сильное давление, под которым, как признал Визенгамот, ты находился, также было обычным делом во время войны.
— Да, — прошипел Малфой, — быть вынужденным жить с человеком, который без колебаний убьет тебя и твою семью, потому что ему так захотелось, или потому что тебе не посчастливилось увидеть, как горошек свалился с его вилки, или ты вздрогнул, когда он скормил кого-то своей змее, это все просто обычное дело.
Гермиона посмотрела назад, вглядываясь в меняющиеся туманные лица. Колокол довольно продолжительное время разрывал тишину, прежде чем она снова заговорила.
— Я сказала «некоторые».
Она достаточно хорошо помнила страх быть пойманной Волдемортом, чтобы представить себе жизнь с ним и ужас перед ним. Потому что, хотя Драко Малфой не был Гарри Поттером — никогда не сможет быть Гарри Поттером, она также знала, что Волдеморт считал его не более чем расходным материалом. На самом деле, просмотрев судебные протоколы и воспоминания, она полагала, что единственная причина, по которой Малфой был все еще жив, заключалась в том, что Волдеморт любил наблюдать за разрушением и страданиями людей даже больше, чем убивать. Он играл с ними как кошка с мышью, только это были человеческие жизни и другой масштаб возможностей.
— Неважно, Малфой. Ты совершил несколько преступлений. В свете причин и обстоятельств твой приговор был сокращен до десяти лет вместо нескольких пожизненных заключений. Если бы другая сторона победила, ты был бы мертв. Ты сам так считал. — Она видела эту информацию где-то среди допросов и воспоминаний. — Наша сторона справедлива. Даже если ты чувствуешь, что заплатил за свои преступления до того, как мы вас победили. И теперь тебе предоставили эту возможность с операцией.
— Потому что у вас не было никого другого, — сказал он то ли с уверенностью, то ли с обвинением в голосе, но, возможно, и с тем, и с другим. — Иногда грань между добром и злом не такая четкая, как тебе бы хотелось. Иди и сделай что-то, чего ты не хочешь делать, или умри. Поставь свою жизнь на карту ради своей свободы. Эти требования не имеют четких границ.
Гермиона смотрела на Малфоя, свет фонаря качался взад и вперед вдоль его коленей, пока они приближались к Азкабану.
— Зато имеют результат.
— Значит, цель оправдывает средства.
Она поерзала на скамейке, сделала глубокий вдох и задержала воздух в легких, в груди, пока он не начал жечь.
— Иногда, — она провела нижней губой сквозь мягко стиснутые зубы, — мир не идеален. Это ты хочешь сказать? Ты пытаешься показать мне, что моя сторона не всегда хороша? Я это знаю. Мы люди, нам свойственно ошибаться. Некоторые борются за высшее благо, а затем изменяют жене или лгут, или проводят больше времени с алкоголем, чем со своими детьми. Политика все еще в определенной степени коррумпирована, а жадность так же распространена, как и любовь. В мире нет ни одного человека, у которого все было бы хорошо. Но в общей системе координат важно, что человек меняет, за что борется и чего достигает. И если это хорошо…
— Это единственное, что имеет значение?
— Это важнее всего.
— До тех пор, пока ты не станешь тем, кому изменяли или лгали.
— Я говорю о причине, о моей стороне…
— И я тоже о твоей.
Гермиона покачала головой.
— Мы не обманываем и не лжем тебе. — Она хотела было сказать ему, что у него был выбор остаться в Азкабане, но решила не напоминать ему лишний раз о том, что этот вариант был у него и сейчас. — Я хочу сказать, что твои действия были плохими, и даже если они были совершены под давлением, чтобы служить какой-то благой личной цели, они содействовали Тьме. Ты должен заплатить за это. Как и всем людям так или иначе приходится платить за то, что они сделали.
Динь, динь, динь. Азкабан почти сливался с ночью, и теперь они приблизились настолько, что Гермиона больше не могла видеть его верхнюю часть. Внутри находились тысячи заключенных, сотни из которых являлись ей во сне — здесь тоже не было света.
— Дети, которые сегодня бросали Круциатус…когда все закончится, им за это будет предъявлено обвинение?
Малфой задал этот вопрос с той же интонацией с какой мог поинтересоваться, как маленькие муравьи могли таскать такие большие крошки. Незначительная, мимолетная мысль.
— Тебя это волнует?
Он не ответил.
21 июня, 13:19
Гермиона подняла глаза на группу людей, входящих в ресторан на обед, а затем снова обвела взглядом помещение — ее сердце забилось быстрее, когда взгляд зацепился за женщину с черными непослушными волосами.
— Значит, ты действовала нерешительно? — шепотом спросил Гарри.
Она покачала головой, переводя глаза на свой салат и накалывая на вилку кусок курицы.
— Не в защите. Меня поставили с… этим парнем, похожим на… идиота-переростка. Я даже не совсем понимаю, для чего он там. Он никогда не говорит о… вещах, как большинство из них. Что мне нужно было сделать? Наложить сильную магию на шестнадцатилетнего мальчишку?
Гарри покачал головой, поправляя очки и протягивая руку за водой.
— Нет.
— Потом Мал…сон сказал мне, что нужно больше практиковаться. Позже Беллс решил затеять со мной ссору из-за того, что я только обороняюсь и совершенно не атакую, и это подозрительно.
Щека Гарри дернулась в тот момент, когда он нарезал какую-то рыбу, название которой она забыла, приправленную еще более непонятными гарнирами. Гермиона сузила глаза, когда его взгляд замер на тарелке.
— Ты согласен с ним.
— Он в общем прав. Хотя он не должен подвергать сомнению твои решения, — Гарри посмотрел на нее, пожимая плечами, — но он прав.
Гермиона издала вздох, граничащий с рычанием, и перевела взгляд на свет, пробивающийся сквозь большие окна справа от нее.