Она начала изучать Малфоя независимо от того, догадывался ли он или кто-то еще об этом. Гермиона следила за маленькими подсказками его тела, которые выдавали нервозность, страх, ложь или другие эмоции. Иногда она была уверена в своих наблюдениях, но затем он делал что-то такое, что сбивало с толку. И ей приходилось тратить время, чтобы убедиться, что Малфой совершил это нарочно, зная, что она будет просматривать его воспоминания.
Теперь Гермиона знала, как он смотрит на нее, когда она не видит. И это был совсем не тот убийственный взгляд, который ей всегда мерещился в покалывании затылка. Он смотрел на нее, как на паззл, который ему еще предстоит собрать, и, зная, как тот должен выглядеть в итоге, он пытался определить, какие места должны были занять разрисованные кусочки. Гермиона узнала этот взгляд, потому что сама иногда точно так же смотрела на Малфоя. Только в его случае это были все сплошь белые и серые фрагменты, и ей приходилось тратить время на то, чтобы сложить их вместе, разобрать и снова сложить, пока она не найдет логичную схему, каждая часть которой будет точно соответствовать общему замыслу.
Над комнатой начался шум и грохот, Гермиона подняла голову, напоминая себе, что ей ничего не угрожает, прежде чем вернуться к Малфою. Он перевел взгляд на дальнюю стену с пустым выражением лица, но его предплечье соскользнуло с поднятых коленей и приблизились к бедру. Его правая рука была сжата в кулак, большой палец прижат к нему, но не согнут вокруг пальцев. Со стороны все выглядело так, как будто он держал палочку.
Страх, это был страх.
16 июля, 13:26
— Все в порядке?
— Ты как?
Гермиона отстранилась от щеки Гарри, потирая исколотые его щетиной губы. Он часто забывал побриться по утрам, хотя причина была скорее в том, что ему было просто не до этого, когда приходилось уходить из дома до восхода солнца.
— Как дела с твоим стажером? — спросил Гарри, когда она с улыбкой отстранилась от Невилла.
— Хорошо. Он бука, но хорошо справляется, и все идет настолько гладко, насколько это возможно. Самый большой спор, который у нас состоялся в последнее время, произошел из-за уток. Что, как я с опозданием поняла, случилось потому, что он не думает, что он утка, в то время как я говорила, что крякающие утки одинаковы.
Гарри выглядел озадаченным.
— Серьезно, именно об утках, — добавила Гермиона, пытаясь уточнить, что это не какой-то особый код.
— Это что-то маггловское? — осторожно полюбопытствовал Невилл, прижимаясь спиной к двери ресторана и отступая назад, чтобы пропустить внутрь Гермиону и Гарри.
— Ты когда-нибудь слышал это выражение “если оно крякает, как утка”? Знаешь, если оно ходит, как утка, крякает, как утка…
— Должно быть, это утка, — кивнул Невилл, протягивая руку так, словно ответ был прямо перед ними.
— Правильно. Ну, мой помощник… мм, стажер, думает, что не все ведет себя так, кем оно является.
— Верно, — он посмотрел на нее. — Э… в какой-то степени.
— В какой-то степени да. Некоторые вещи, очевидно, такие, какие они есть. Но ты не можешь знать, что это что-то другое, пока они не докажут, что они отличаются от того, чем кажутся.
— Твой помощ…
— Стажер.
— Стажер, — поправился Гарри, — очевидно, придурок.
— Он. Еще какой.
— Кто этот стажер? — поинтересовался Невилл, ведя их через зал вслед за официанткой с меню.
— Он всего лишь новый сотрудник, за которым мне нужно какое-то время присмотреть. Барми{?}[англ.сленг — придурок, чудила].
— Барми? Не повезло с фамилией. Хотя… ну, — тихо произнес Невилл, и Гермиона ущипнула Гарри за руку, чтобы тот не захихикал громче.
17 июля, 03:20
Малфой зевнул так, что, если бы это не продлилось слишком долго, она бы решила, что он, возможно, просто тяжело и медленно дышал. Это было впервые, когда он зевнул в ее присутствии. В конце или середине зевка он кашлянул, и это тоже было впервые. Это не имело значения, но она автоматически уцепилась за новую информацию.
Гермиона задалась вопросом, не простудился ли он, но не удосужилась спросить.
— Ты встречался сегодня с кем-нибудь из высшего круга?
— Не то, чтобы я был в курсе.
— Ты все еще веришь, что эта группа следует их приказам?
— Я знаю это.
— Откуда?
— Помимо упоминания нескольких имен из твоего списка, они действуют решительно в отношении других участников группы, но когда дело доходит до меня, то ведут себя неуверенно. Если один из них забывает точную формулировку, то он обращается к другому, чтобы тот закончил приказ. Это выглядит отрепетировано. Этого не было бы, если бы они действовали спонтанно.
Сегодня вечером воздух был по-особенному плотный. Даже колокол на лодке звучал так, словно звук с трудом продирался сквозь вату. Ддииннь…ддииннь. Из-за влажности казалось, что все происходило в замедленной съемке.
— Тебе придется сделать что-то, чтобы проявить себя, чтобы развеять последние сомнения.
— Я знаю, — быстро ответил Малфой как человек, который уже обдумывал эту мысль.
Она снова посмотрела на воду. Гермиона не понимала, как она могла оставаться такой черной, когда в небе сияла половина луны, и лодка освещалась фонарем. Цвет напоминал чернила, и Гермиона представила, что ее пальцы окрасились бы, если бы она погрузила их в воду.
— Они скоро захотят прийти.
— Куда? — спросила она, глядя на него снизу вверх, но уже знала ответ, как только задала вопрос.
— В дом.
— Хорошо.
18 июля, 21:12
— Я хотел бы заранее прояснить, что не буду вытаскивать тебя из воды, когда ты свалишься. Хотя, возможно, ты захочешь сначала отдать мне палочку. — Гермионе показалось, что его глаза скользнули по ее фигуре, но было слишком темно, чтобы быть в этом уверенной. — Думаю, ты медленно плаваешь, и я не собираюсь тебя ждать.
— Ты никогда не видел, как я плаваю, — возразила она, но все равно отошла от борта лодки, — я на кое-что смотрела.
Колокол успел прозвонить пять раз, прежде чем его паранойя победила.
— И на что же?
— На туман.
— И для этого тебе потребовалась наклоняться за борт, хотя он повсюду? — В его тоне слышалось недоверие, но ее спокойствие, вероятно, убедило Малфоя, что она не изучала втайне от него гигантское морское существо, поэтому он больше не волновался.
— Это была… фигура. Она выглядела как сражающиеся маленькие солдатики. — В точности, как сражающиеся маленькие солдаты, включая мечи или палки и тонкие полосы, которые могли сойти за магию.
Гермиона вытерла вспотевшие ладони о колени и потянулась к скамье рядом с собой, придвигая свой портфель ближе.
— Ты видишь войну во всем, на что смотришь?
Она ненавидела этот вопрос, но она ненавидела и то, как он его задал — как будто он уже знал ответ. Ее щеки покалывало от нахлынувшего жара, и Гермиона опустила подбородок, хотя он вряд ли смог бы это заметить в слабом свете.
— А ты нет? — ее тон был слишком обвиняющим и резким для человека, который делал вид, что это не так.
Послышался шорох ткани, и она поняла, что он пожал плечами, только когда заметила, как его плечо уже опускалось.
— Я был в тюрьме, а когда вышел, оказался в Возрождении. Она еще не закончилась.
— Нет, — пробормотала Гермиона, — не закончилась. Она прищурилась, смотря на деревья или черные тени вдалеке. — Я не думаю, что война когда-нибудь заканчивается.
— Заканчивается. Для конкретного человека или народа.
— Возможно. Но посмотри, у каждой страны есть постоянная армия даже в мирное время. Неважно, кто находится у власти, всегда есть группа людей, которые хотят чего-то другого. Денег, мести, чего угодно. Когда эту группу не слышат, или они не получают того, чего хотят, они обращаются к насилию, потому что насилие, страх — вот как заставить кого-то слушать. Люди любят по-разному и любят разные вещи. Но все мы боимся одного и того же.
— Да, но персональный мир по-прежнему остается. Когда человек чувствует мир в душе, он чувствует себя свободным, и ничто не может отнять это у него. Свобода заставляет тебя чувствовать себя неприкасаемым.