— Я не говорила, что ты это сделал.
Он снова посмотрел на нее жестким и яростным взглядом.
— Тебе и не нужно было. Ты…
— Я думала об этой бедной женщине, а не…. — закричала Гермиона, чувствуя, как слезы жгут глаза, пока перед ними мелькают картинки произошедшего.
— Она была мертва до того, как кто-либо прикоснулся к ней. — Малфой смотрел на нее так, будто ждал нападения — каждая линия его тела была готова защищаться.
Гериона чувствовала лишь небольшое облегчение от осознания того, что девушка не страдала перед смертью еще сильнее, что ее не передавали по кругу, сломленную и молящую о помощи, пока Гермиона сидела в своем кабинете и смотрела, как точка не перемещается по карте.
Гермиона захлебнулась вздохом и отвернулась от пристального взгляда Малфоя. Она склонилась к цветам перед ней и начала перебирать их пальцами, словно это была единственная причина, по которой она остановилась. Она пыталась выровнять дыхание, проглотить комок в горле, прогнать чувство вины и беспомощность, из-за которой подкашивались ноги.
Я могла бы спасти ее, я могла бы спасти ее, я могла бы спасти ее.
Гермиона издала нечленораздельный звук, который должен был бы быть словом — ей казалось, что она задыхается.
— Что дальше? — вырвалось у нее, и она опустила руку, чтобы удержаться и не потереть зудящую кожу лба.
— Они похоронили ее рядом с домом, все вычистили и придумали план, — произнес он менее резким тоном, — я выразил согласие с ними, пока мы не достигли России. Там я доложил о произошедшем командирам, а также выразил беспокойство по поводу нехватки у новобранцев лояльности и ума. Сказал, что они выдают Возрождение подобными действиями раньше времени, и что я чувствую себя обязанным сообщить им об этом.
«Вот и все», — сказала она себе, чувствуя, как выравнивается ее дыхание. Об остальном она могла подумать позже, когда ее ничто не будет отвлекать. А прямо сейчас были другие задачи.
— Как они отреагировали?
Гермиона обошла угол пруда и направилась к Малфою. Его руки расслаблено висели по бокам, глаза были устремлены на воду, он молчал. Она пристально всматривалась в детали его фигуры, одежды, изгиба челюсти и кончика носа, чтобы изгнать образы, застрявшие в ее сознании.
— Так и?
— Это укрепило их доверие ко мне, и меня наградили.
Хорошо. Это был хороший, значимый прогресс, потому что чем дальше он продвинется в иерархии, тем больше у них будет шансов сломить Возрождение, когда они будут готовы это сделать. В этом и был весь смысл. Это была та причина, по которой сегодня ночью Гермиона осталась в своем кабинете, а не прорывалась с палочкой наперевес в Рим — чтобы вскоре они больше никому не могли причинить вреда. Срыв миссии уничтожил бы их единственный шанс покончить с Возрождением раньше, чем это обернется новой войной.
Она все делала правильно. Она все делала правильно.
— Чем? — Пауза. — Чем они тебя наградили?
Его руки переместились в карманы, и его губы на мгновение сжались.
— Ужином.
— С кем?
— Я не знаю.
Она скрестила руки, следя за его взглядом, блуждающим вдоль пруда. На мелководье сидела лягушка, смотря на них со дна и надувая грудь.
— Почему из тебя все приходится вытягивать?
— Я устал, Грейнджер. — Малфой и говорил именно так: его голос был хриплым и низким, как будто он выдавливал из себя звуки.
Она кивнула.
— Есть кое-что еще. — Он делал слишком много пауз, как будто что-то утаивал. Он никогда не горел желанием делиться информацией, даже когда знал, что придется, но на этот раз это прозвучало по-другому.
Его лицо напряглось — сжатые челюсти, сжатые губы, поднятые брови — и плечи расправились.
— Они дали мне шлюху, и, поскольку я не хотел трахать ее, но нельзя было вызвать подозрения, то я позволил ей сосать м…
— Ладно.
— Она…
— Ладно, — повторила Гермиона, ее щеки пылали.
— Я могу отдать воспоминание для проверки, если…
— Во сколько ужин? — перебила она, надеясь, что Малфой примет ее румянец за проявление гнева, когда его взгляд скользнул по ее лицу.
Она не хотела, чтобы эти мысленные образы заменили предыдущие, даже если их было не так трудно проглотить, как… Господи. Ее глаза расширились, а жар на лице усилился. Гораздо проще было никогда не думать о Малфое и о чем-либо сексуальном в общем контексте, и ей пришлось заставить свой разум сойти с этой тропы, ведь обычно ему тяжело было остановиться в середине пути самостоятельно.
Гермиона искренне, искренне надеялась, что он не отдаст ей это воспоминание в качестве мести за то, что она заставила его рассказать ей. Если бы она знала, что речь идет о чем-то подобном, то позволила бы Малфою держать это при себе.
— Ты уверена, что не хочешь подробностей? Я был слишком отвлечен, чтобы делать заметки, но…
— Малфой, я не хочу слышать о тебе и… сексе любого рода с кем-либо или о чем-либо, связанном с твоей сексуальной жизнью, если только это… если не случилось что-то ужасное, имеющее прямое отношение к Заданию. Или… кто-то пытался тебя изнасиловать или что-то в этом роде. Это тоже было бы очень ужасно и подпадало бы под… вышеупомянутую категорию. То есть ужасные вещи. Но только если это ужасные вещи, хорошо? Не… приятно-ужасные вещи, а, действительно ужасные.
Она ожидала, что он все еще будет в гневе, когда оторвала глаза от воды, но вместо этого оба уголка рта были немного приподняты, а на кончике носа появилась морщинка из-за того, как он свел вместе брови. Это были проявления любопытства и замешательства — странное и новое выражение лица, и Гермиона фыркнула при виде этой мимики.
— Приятно-ужасные вещи? — медленно переспросил он.
Гермиона преступила с ноги на ногу, камешек скатился с ее правой ноги в воду, когда она повернулась к нему спиной.
— Я… Несколько лет назад один мужчина сказал мне, что ему нравятся в сексе ужасные, приятные вещи, а затем перечислил некоторые из них… У него был список. Длинный… длинный список. — Она и Симус до сих пор предпочитали делать вид, что этого разговора не было.
Гермиона развернулась и подняла глаза, совершенно пораженная смехом Малфоя, который разорвал тишину леса. Гермиона смотрела, как изменилось его лицо: глаза были прищурены, вокруг рта появились морщинки. Она чувствовала, как смех касается ее кожи и заполняет барабанные перепонки. Она не могла вспомнить, что когда-нибудь видела его искренне смеющимся.
Он был человеком. Иногда — часто —она забывала об этом. Малфой был для нее как ходячее воспоминание. Были неизменные вещи, а что-то она пересматривала снова, снова и снова. Она всегда ассоциировала его с событиями, поэтому было легко забыть, что он был человеком, который менялся, чувствовал, отвечал и являлся кем-то, что и у него были характер, личность, душа, о которых она ничего не знала.
— Это был Уизли? — спросил он, и улыбка медленно погасла. — Впрочем, наверное, я не хочу знать.
— Это был не Рон. Или Гарри. И я не скажу кто.
— Значит, я его знаю?
Гермиона пожала плечами, глядя на то, как свет зажег его взгляд.
— Только по имени.
Малфой издал тихое хмыканье, оглядываясь на воду, и она решила, что они еще немного побудут на солнце.
19:03
Гермиона проверила блокнот, чтобы убедиться, что ничего не изменилось, и что в Риме не было гостей. Страница оказалась пуста, и она захлопнула блокнот движением запястья, запихивая его в карман. Она повернулась и посмотрела на заднюю дверь дома, потянувшись к ручке.
В кухне было пусто, только блики свечей — танцующие свет и тень.
Ее сердцебиение участилось, и она облизнула пересохшие губы, протягивая руку, держащую палочку, чтобы трижды постучать по косяку двери. Тук, тук, тук — раздался ответный стук, действие, о котором они никогда не договаривались. Гермиона посмотрела на тень, двигающуюся по стене в коридоре, и опустила палочку, переводя дыхание, когда появился Прюит.
Он кивнул ей, и она кивнула в ответ, пересекая комнату. Прюит стоял при входе в коридор, наблюдая за тем, как она кладет портфель на стол. Было странно видеть в доме кого-то кроме Малфоя, и ей не нравилось, что это заставляло ее нервничать.