Она покачала головой.
— Я сказала ему, что буду здесь.
Гарри непонимающе нахмурил брови.
— И?
Она почесала затылок, ерзая под его взглядом.
— И я сказала ему, что буду здесь.
Гарри уставился на нее, и несмотря на то, как хорошо она его знала, Гермиона не могла прочитать выражение его лица. Может быть, потому что он сам еще до конца не понял, что именно ему нужно проанализировать.
— Я не собираюсь заставлять его бегать по дому с травмами.
— Я знаю. Просто я обещала ему, что кое-что сделаю, так что я собираюсь это сделать.
— Хорошо, — тихо согласился Гарри.
Гермиона скрестила на груди руки, наблюдая, как ноябрьский ветер гоняет за окном октябрьские листья.
— Моя работа — заботиться о нем.
— Ну да. — Гарри поднял глаза от стола с папками, и понимание, сквозившее в них, заставило ее взгляд снова метнуться к окну.
— Давай покажу, как вести записи.
2 ноября, 05:13
Гермиона кивнула подбородком на флакон, катящийся по столу, прежде чем тот остановил свое движение у вмятины посередине. Малфой сделал шаг, чтобы взять пузырек. Его длинные пальцы могли бы дотянуться и отсюда, но он предпочел подойти еще на один шаг. Когда Гермиона подняла взгляд на его лицо, она лишь по косвенным признакам смогла уловить, что Малфой поморщился.
— Мы останемся в доме на некоторое время. Путешествие на лодке — лишний стресс. — Как и твои травмы, хотелось добавить Гермионе, но она огромным усилием воли удержалась, и то только потому, что Малфой был прав, как бы ей ни тяжело было это признавать.
Он изогнул бровь, откупоривая флакон, и наклонил голову, чтобы понюхать содержимое.
— Это Министерство так решило?
— Нет, я. Теперь выпей.
Малфой снова понюхал жидкость — просто чтобы разозлить ее, не иначе — а затем запрокинул голову и одним махом вылил в себя содержимое — его кадык поднялся и опустился. Его глаза были все еще прикрыты, когда он вернул голову в исходное положение, и кончик его языка высунулся, чтобы облизать губы. От этого действия в ее животе что-то затрепетало, и Гермиона выдохнула, предпочтя не обращать внимание на это чувство. Абсолютное игнорирование, да, вот так.
— Ладно. Пойдем в спальню… Э, ты пойдешь… спать, а завтра поговорим.
Его язык скользнул по нижнему ряду зубов, когда Малфой посмотрел на нее. Гермиона проанализировала достаточно его воспоминаний, чтобы знать, что этот жест означал, что он задумался. Он поставил флакон обратно на стол — тот опрокинулся и снова покатился к вмятине. Малфой прошел мимо Гермионы, слегка ее коснувшись, но она решила, что эта намеренная близость была лишь плодом ее воображения. Скорее всего, он просто устал и сбился с траектории.
Она подошла к столу, разворачивая стул спинкой к стене. Гермиона посмотрела в коридор, когда шаги Малфоя внезапно замерли, и переведя взгляд с его спины на лицо, встретилась с ним глазами.
— Ты не запираешь дверь.
Ей было интересно, делал ли он подобные заявления, чтобы обосновать причину своего пристального внимания или чтобы доказать, что он знал, как работает ее разум в данный момент, или потому, что он предполагал что-то, но хотел убедиться в своих догадках, не спрашивая напрямую.
— Нет.
— То есть для того, чтобы ты перестала запирать дверь, всего лишь нужно было, чтобы меня били и пытали? — В его голосе слышалось смутное удивление, которое никак не отразилось на выражении его лица. — Ты чувствуешь, что теперь можешь справиться со мной?
— Я всегда могу справиться с тобой, Малфой.
Он хмыкнул, прежде чем развернуться в сторону комнаты, и губы Гермионы на мгновение растянулись в ухмылке.
3 ноября, 07:52
Винсент Крэбб был очень похож на своего отца, если судить по мужчине, стоящему сейчас перед ней. Его имя не было произнесено, но Гермиона отчетливо видела его лицо с тех пор, как погрузилась в воспоминание. Ей было любопытно, узнал ли Крэбб, что случилось с его сыном, рассказали ли ему об этом Малфой или Гойл. Если он был в курсе, то мог из мести причинить Малфою гораздо больший урон, чем просто физические повреждения. Пожалуй, нанести худший вид повреждений.
Крэбб усмехнулся, причудливыми движениями взмахивая и вращая палочкой, и посылая по комнате голубую вспышку. Гермиона следовала за ней, как игрок в квиддич, стремительно несущийся за снитчем к земле: в ужасе, но и в пылу болезненного азарта — без возможности отвести взгляд и услышать о случившемся позже.
Заклинание попало Малфою в плечо, и его руки сжались на цепях до побелевших костяшек. Его тело затряслось — было видно, как сокращаются мышцы под раненой и грязной кожей, которая блестела от крови и пота. Его голова была опущена, и хотя волосы падали мокрыми и обвисшими прядями на глаза, скрывая их от взгляда Гермионы, она представила, что те были плотно закрыты.
Крэбб снова произнес заклинание, которое она никогда ранее не слышала, и оно пронеслось мимо нее, врезаясь в грудь Малфоя. Он дернулся на цепях, и его рот сжался в узкую линию, когда он безмолвно закричал. Его голова потянулась вверх и упала обратно, сухожилия и вены на шее вздулись, а тело снова сотряслось.
Гермиона отвернулась, тяжело дыша, и попыталась вырваться из воспоминания, но это было невозможно. Не раньше, чем оно прокрутится до конца. Пустьонозакончитсясейчаспустьонозакончитсясейчас.
Дрожа, она закрыла глаза и почувствовала, как горячие слезы, заливающие плотно сжатые веки, оставляют ожоги на коже.
Малфой снова начал кричать, и этот звук затопил ее внутренности звенящим холодом, от которого она не могла отделаться, даже заживо сгорая в этих воспоминаниях.
4 ноября, 16:31
Гермиона помешивала суп, глядя на стоящего рядом с ней Малфоя, который высыпал содержимое консервной банки в кастрюлю. Единственная разница в их сегодняшнем меню заключалась во фрикадельках — он был настолько непреклонен по этому поводу, что даже отважился приготовить их сам, прикрыв свои действия неубедительным оскорблением ее стряпни, на что Гермиона напомнила ему о собственном провале с варкой риса, когда всю кухню заволокло дымом.
Гермиона повернула голову, когда Малфой начал ее обходить, а затем сместилась на полшага, чтобы продолжить на него смотреть. Он деловито водрузил кастрюлю на конфорку рядом с ее супом и склонился, чтобы найти нужную температуру на индикаторе. Нетерпение поначалу вынуждало его выставлять деление на максимум, пока отвращение к пригоревшей еде не примирило его со средним режимом.
— Какую часть своего тела ты ценишь больше всего?
Его ложка зависла над кастрюлей, а рот медленно растянулся в улыбке, прежде чем он вернулся к своему занятию. Они стояли так близко, что Гермиона могла чувствовать исходящее от Малфоя тепло, в доме, наполненном холодом приближающейся зимы. Она смотрела на его улыбку до тех пор, пока та не исчезла.
— Мой мозг.
— Почему?
— Уж ты-то должна знать. Я уверен, что ты ответила бы также.
— Даже если и так, причины могут быть разными.
Он нахмурился, глядя на ее дымящийся суп, и протянул руку, чтобы увеличить температуру.
— Интеллект. А без него никуда. — Малфой подошел к шкафу рядом с плитой и достал две тарелки. Гермиона взяла две ложки, отвечая любезностью на любезность. — Твой черед.
— Ну, я бы сказала, что сердце.
Он отступил, когда Гермиона попыталась положить по ложке в каждую тарелку, но недостаточно далеко, поэтому ей пришлось слегка оттолкнуть его плечом. Малфой подождал, пока она отодвинется, чтобы возобновить разговор.
— Все дело в чувствах?
— Вау, Малфой! Интересно, ты не мог произнести эту фразу с еще большим отвращением?
— Не знаю, но могу попытаться.
Гермиона рассмеялась, качая головой.
— Да, чувства. Интуиция. То, что отличает нас от машин и массовых убийц.
— Злые, низменные чувства все еще остаются чувствами. И они не являются частью сердца, это часть мозга. Если только ты не имеешь в виду какие-то неосязаемые вещи, например, то, что называют «душой».
— Они не такие уж неосязаемые. Частички души можно вложить во что-то — если она подвижна и способна действовать или является движущей силой, то вполне может считаться частью тела. Любовь подвижна и движется…