— Возможно, это зависит от того, насколько удачно сложатся другие элементы паззла. Им определенно понадобится несколько человек наверху в Министерстве, несколько авроров…
— Не факт, что они их уже не завербовали. Беллс ничего не слышал, кроме как о двух сотрудниках Министерства и охранниках в Азкабане, но…
— Сотрудники Министерства низкого уровня: делопроизводители, может быть, секретарь. Верно?
Гермиона пожала плечами.
— Кажется. Ты за ними наблюдаешь?
Гарри кивнул.
— Я передам заметки Кингсли. Я освобожусь к полудню, если хочешь пойти пообе…
— Мне нужно домой поспать. Я с Беллсом сегодня вечером и завтра днем.
Она постаралась, чтобы тревога не отразилась на ее лице, потому что Гарри интерпретировал бы ее причину по-своему.
— У него что-то намечается на завтра с Возрождением?
— Встреча. Судя по всему речь идет о создании темномагических объектов, так что скорее всего он задержится до позднего вечера.
Гарри нахмурился, откидываясь на спинку стула.
— И когда ты собираешься спать?
— С четырех до восьми дежурит Прюит.
Гарри начал рыться на своем столе, заваленном пергаментами, папками, сладостями, фотографиями, пузырьками с зельями и кто его знает, что могло еще скрываться под этими грудами. Гермиона подавила улыбку и решила присесть. Просто ненадолго.
22:00
Гермиона согнулась в талии, резким движением перебрасывая волосы вперед, и начала перебирать пряди пальцами, от корней до кончиков. Она не принимала душ со вчерашнего утра и понимала, что если не выделить несколько минут сейчас, то ей и дальше не представиться такой возможности, потому что она не могла оставить дом без присмотра, ожидая возвращения Малфоя или дежуря во время его сна. Гермиона пыталась действовать максимально быстро на случай появления в Риме незваных гостей, хотя после инцидента с Грином подобного больше не случалось. Став командиром, Малфой запретил им аппарировать на территорию своих владений без предупреждения.
Но всегда оставалась вероятность, что они пренебрегут наложенным запретом.
Поэтому Гермиона не стала задергивать шторку в душе и надеялась, что Малфой подаст сигнал в случае опасности — в конце концов, он уже один раз вытащил их из скользкой ситуации. Даже если она не была согласна с его методом, в конечном итоге тот сработал как надо.
Гермиона замерла, чувствуя, как по ее спине ползет чей-то взгляд. Она схватила конец своей палочки, спрятанный за поясом юбки, и резко выпрямилась, испытав головокружение. В осколках треснувшего зеркала отражались прядь светлых волос, челюсть и плечо. Она оглянулась на Малфоя, и ее сердцебиение ускорилось при виде выражения его лица.
— На что ты злишься? Ты мог бы просто сказать, что тебе нужен туалет, и я бы вышла.
— Я не злюсь, — низким голосом ответил Малфой, растягивая слова.
Да уж конечно! Он выглядел как хищник перед прыжком: голова была опущена, глаза горели, тело напряжено, а рука с силой сжимала дверной косяк.
— Как скажешь. — Она прищурилась, глядя на него, прежде чем кинула быстрый взгляд на кухню, подхватила свою сумку и провела рукой по волосам.
Гермиона протиснулась мимо неподвижно стоящего Малфоя и уже практически вышла из ванной, когда его рука взметнулась и… зависла в воздухе под ее вопросительным взглядом.
— Хочешь что-нибудь поесть? Тогда нужно сделать это прямо…
Дверь в ванную с грохотом захлопнулась. Сам же виноват, что промолчал. Засранец.
4 декабря, 11:44
— Я не понимаю этого, — сказала Гермиона, откладывая книгу, — почему людям нравится испытывать страх? Они ходят смотреть фильмы ужасов, читают триллеры… Сначала я думала, что это подготовка к потенциально возможным событиям. Быть готовым и знать, что делать, а чего нет, если ситуация из фильма или романа когда-нибудь станет для них реальностью. Это имело бы смысл.
— Как я уже сказал, некоторым людям нравится переживать темные эмоции в комфортной обстановке, где они знают, что им ничего не угрожает по-настоящему.
Гермиона услышала звук по другую сторону двери, который, как она решила, был результатом трения полотенца о его голову. Ей стало интересно, принадлежал ли Малфой к тем людям, которые наполовину одевались, прежде чем высушить волосы, или он предпочитал оставаться голым после того, как выключил душ. И говорить с ней. В принципе в этом не должно было быть ничего особенного, ведь под одеждой он тоже оставался голым, и дверь в данный момент выполняла ту же функцию, скрывая его тело от ее глаз. Не должно, но почему-то было. Гермиона винила свое воображение, которое представляло, как светится его бледная кожа под грязно-желтым светом лампочки.
Его голос звучал непринужденно. Как будто это было совершенно нормально стоять голым и одновременно болтать с ней, вызывая в ее голове образы, которые она не должна была представлять.
— Это адреналин, реакции, которые они не хотели бы испытывать в реальных обстоятельствах, думая, как бы они поступили в этом случае. Агрессия в насилии может быть сексуальной по своей природе, а страх — возбуждающим. Это…
Что?! Почему Малфой затронул тему секса? Это потому, что он голый? Думал ли он о том, как она думает о том, что он голый? Гермиона покачала головой, но это не избавило ее ни от образов, ни от мыслей. Она выпрямилась, подняла голову и снова ею покачала.
— Сексуальной? — Ее голос звучал немного напряженно, и она прочистила горло. — Я не понимаю, почему насилие сексуально. За исключением тех случаев, когда люди сошли с ума и замещают секс, нанося удары ножом, или находят сексуальным…
— Я сказал агрессия в насилии. Потеря контроля над желанием и импульсом. Агрессия может проявляться в насилии или сексе. Или в том и другом.
— Я в это не верю. Если ты видишь, что кто-то агрессивно преследует человека, первое, о чем ты подумаешь, это насилие. Люди не собираются…
Ее взгляд метнулся к ванной на звук открывающейся двери, и она завороженно смотрела на Малфоя, пересекающего кухню. Первая и последняя пуговицы на его рубашке все еще были расстегнуты, волосы лежали в беспорядке, но в его шагах была решимость, которая заставила ее тут же вскочить на ноги.
— Что…
Он схватил ее за руку, впечатывая в себя с такой силой, что Гермиона запнулась о собственные ноги, а из горла вырвался придушенный сип. Малфой подтолкнул ее спиной к столу, и его край больно врезался ей в бедра.
— Ты не…
Он толкнул ее на стол, широко раздвигая колени и вставая между них. Гермиона чувствовала, как бешено колотится ее сердце. Она ударила его ладонями в плечи, но Малфой даже не шелохнулся. Вместо этого он схватил ее за запястья, укладывая спиной на поверхность стола, и прижал их к дереву по обеим сторонам от ее головы.
Дыхание Гермионы стало хриплым, когда она попыталась вывернуться из его хватки, понимая, что пол остался где-то слишком далеко, и до него не дотянуться ногами. Она извивалась в поисках воздуха, в попытках увернуться от движений его груди, когда Малфой крепко прижал ее к себе и собой. Он был сильным, слишком сильным, и пах горьким мылом, лавандой и мятой.
— Я …
Гермиона попыталась взглянуть на него, но Малфой наклонил голову, а спустя пару мгновений его рот оказался на ее шее.
Ее зрение затуманилось, стоило разуму сосредоточиться на этой точке контакта, отмечая прикосновение губ, острый край зубов, движение его языка. Она захлебнулась вздохом, чувствуя шум в ушах, когда Малфой снова приник к тонкой коже. Слышал ли он, как бешено колотилось ее сердце?
Гермиона снова попыталась оттолкнуть его, но уже менее решительно, и Малфой в ответ снова прижал ее к столу, но уже гораздо легче, без намерения пришпилить ее к поверхности как пойманную бабочку. Она закусила губу, когда он нежно прикусил, а затем пососал прикушенное местечко — ее пальцы непроизвольно сжались в кулаки. Малфой горячо и влажно дышал ей в шею, вызывая волны мурашек.
Его мокрые волосы скользнули по ее шее, подбородку, щеке, когда он поднял голову.