Но Гермиона никогда не оказывалась в подобной ситуации, она не знала, как нужно реагировать, что сказать или что сделать. Поэтому она приняла решение вернуться в зону комфорта, туда, где она чувствовала себя более уверенно.
— У тебя завтра встреча?
Задание, да. Гермиона отчаянно надеялась, что не совершила огромную ошибку, подрывающую операцию или ее авторитет и…
— Ужин с одним из аристократов, Вайетом.
Она тут же выпрямилась.
— Ужин?
— Поздний. В одиннадцать.
—О, — на мгновение ей показалось, что она уже все испортила, — ты знаешь, о чем пойдет речь?
— Нет.
Нет, коротко и резко. Но Малфой всегда давал подобные ответы. Это было нормально. Да… нормально.
9 декабря, 02:22
Малфой всегда выглядел мрачно при сборе воспоминаний. Конечно, он не утрачивал их безвозвратно, но, судя по всему, именно так себя и ощущал. Может быть, он просто не любил делиться чем-либо, принадлежавшем ему, или у него вызывал неприязнь тот факт, что Гермиона просматривала и отслеживала его действия. Или все вместе.
— Подвала не было? — уточнила она, глядя на начерченный им план и переходя на следующий лист, на котором был изображен третий этаж.
— Если и был, он не взял меня туда на экскурсию.
— То есть это возможно.
Малфой пожал плечами, закупорил еще один флакон и протянул ей.
— Допросы рекрутов на прошлой неделе.
— Хорошо. — Гермиона сняла колпачок с маркера и пролистала папку, чтобы найти нужную этикетку.
Она не знала, чего ожидать сегодня. Часть ее была готова к тому, что по возвращении он снова прижмет ее к стене, но бóльшая ее часть настраивалась на всепоглощающую неловкость. Тем не менее странное напряжение длилось только, пока они плыли на лодке и первые десять минут в доме, а затем Гермиона осознала, что в их взаимодействии не было ничего необычного. Вернувшись с Задания, Малфой снял мантию, вручил ей палочку и сел с небрежностью, которая ее почти раздражала.
Означало ли это для него конец чего бы то ни было между ними и должно ли было послужить сигналом для нее? Для Гермионы случившееся стало скорее признанием неизбежного, чем финальной точкой. И куда бы это ни привело, к плохому или к хорошему, пока это не будет негативно влиять на Задание, она готова была пойти дальше. Потому что если бы она не была готова, то она бы никогда…
Ее блуждающий взгляд замер на стене рядом с кухней, и флакон с воспоминаниями звякнул о другие. Гермиона посмотрела на Малфоя, ожидая, что он просто поднимет голову на звук, но тот уже изучал ее взглядом человека, который точно знал, на что были направлены ее мысли и ее глаза.
Она вернулась к планам этажей.
21:24
— Я бы очень удивилась, если бы у Возрождения не было какого-то плана по захвату маггловского мира, — сказала Гермиона, всматриваясь в темноту омывающих лодку вод, — пусть пока и в виде наброска. Они обязательно попытаются заявить на него права.
— Безусловно, но они не слишком озабочены этим прямо сейчас. Волшебный мир — вот что занимает все их мысли. У магглов есть свои способы защиты, но без предателей крови и грязнокровок, бегущих им на помощь, с ними будет не так уж сложно справиться. Потенциально сложно, но не невозможно.
Что-то зазвенело у нее в ушах, и ее разум воспроизвел его голос на повторе: предателей крови и грязнокровок, предателей крови и грязнокровок, бегущих на помощь… грязнокровок.
Она посмотрела на Малфоя, очертания которого были хорошо видны сегодня — луна ярко светила, а туман был неплотным и стелился низко к воде. Его глаза оставались в тени капюшона, но Гермиона увидела, как его рот приоткрылся, прежде чем он закрыл его обратно и сжал губы. Значит, до него дошло.
— Ты говоришь так же, как они, — сказала она тихо, но с отчетливым обвинением в голосе, — они промыли тебе мозги, заставив думать, как…
— Я…
— Разве они недостаточно контролировали тебя? Теперь…
— Да пошла ты!
Ее голова непроизвольно откинулась назад словно от пощечины, гнев вспыхнул ярче. Она была очень зла. Несколько месяцев назад Гермиона подумала бы, что он в худшем случае собирается перейти на другую сторону. Теперь сказанное им задело ее за живое. Ее накрыла волна ярости от того, с какой небрежностью Малфой произнес эти слова, и эта ярость была намного более ослепляющей, чем все, что она когда-либо испытывала по этому поводу в Хогвартсе. Потому что это было личное, хоть и не должно было быть, но было.
— Что такое? Ты начинаешь с ними соглашаться или…
— Ты, блять, из ума выжила? — рявкнул он.
— Ты сказал это так легко, как будто говоришь о погоде! Как будто я одна из…
— Разве ты не ожидала, что это станет привычкой? Причем полезной. Ты бы предпочла, чтобы я употреблял слово «магглорожденный» перед Пожирателями Смерти, которые должны абсолютно и полностью быть уверены в моей приверженности убийству людей с маггловской кровью? Если ты думаешь, что я перехожу на другую сторону, то это твоя гребаная проблема.
— Проблема в том, что ты произнес это слово абсолютно непринужденно! Если ты вынужден каждый раз контролировать свою речь в их обществе, то я не вижу причин употреблять его в моем присутствии.
— Это произошло, потому что я говорю об этом часами, каждый день, в течение семи месяцев! Если бы эти слова не вылетали из моего рта на автомате, я бы никогда не продвинулся так далеко. Это не значит, что я верю в то, что говорю, потому что, если бы это было правдой, меня бы здесь не было. Я бы давным-давно придумал, как избавиться от портключа и замести следы.
— Я это знаю, но есть черта, Малфой. Каждую ночь она пролегает прямо у дверного порога. И когда ты переступаешь через нее, ты перестаешь быть командиром. Я понимаю, что ты должен играть роль. Я понимаю, что ты должен постоянно будь начеку, что ты должен быть тем, кем они ожидают, но ты должен быть и тем, кем ожидаю я, как только ты входишь в дом, а это не больше и не меньше, чем то, кто ты есть на самом деле, а не то, что они пытаются из тебя сделать. В этом разница, понимаешь? Не заставляй меня проклинать тебя каждый раз, когда ты входишь, потому что я могу…
— Нельзя разложить жизнь по аккуратным маленьким коробочкам, где одни ее сферы не перетекают в другие. Тебе ли этого не знать, Грейнджер. Или ты всегда тянешься к своей палочке, когда я подхожу к тебе со спины, потому что на самом деле боишься меня? Или прямо сейчас. Ты действительно веришь, что я перейду на другую сторону?
— Я не думаю, что ты собираешься перейти на другую сторону! — выплюнула Гермиона, поворачивая голову к воде, потому что ей было чрезвычайно трудно продолжать смотреть на Малфоя, когда он так откровенно обнажал ее слабости, поворачивая факты под совершенно другим углом.
Она не думала, что он заметил, как она потянулась за палочкой. Конечно, она больше не боялась его или того, что он мог сделать. Просто это был годами выработанный рефлекс. Гермиона настолько привыкла всегда быть готовой к защите своей жизни, что это стало ее второй натурой. Это мысль по разным причинам заставила ее лицо пылать.
— Я не боюсь тебя и не боюсь, что ты станешь перебежчиком, Малфой. Я просто… я иногда думаю об этом, когда просматриваю твои воспоминания, а потом вспоминаю себя. Они так обыденно говорят про убийства и пытки, и когда я вижу, что они делают со всеми этими людьми, мне кажется, он делают это и со мной тоже. И я не ожидала, что услышу от тебя что-то подобное вне этих воспоминаний. Это застало меня врасплох. Так что я думаю, что это просто… Извини. Я слишком остро отреагировала, я не должна была говорить тебе того, что сказала. По крайней мере, не все.
Гермиона по-прежнему считала, что Малфой не должен был употреблять этих слов, но понимала причину его оговорки. Она просто разозлилась на то, как легко они вылетели из его рта, на то, что он не понимал, что для ее разума это спусковой крючок, вызывающий рой ужасных воспоминаний. Гермиона все еще пыталась найти путь в ту жизнь, где ей не надо будет больше бояться. Конечно, Малфой и раньше все это произносил — в Хогвартсе — сопровождая свои нападки мелкими угрозами. Но тогда все было по-другому. Здесь и сейчас ее первой реакцией стала потребность атаковать, хотя, зная всю подноготную, она понимала, что Малфой не заслуживал такого к себе обращения.