Томас нахлобучил шляпу, потянул за край, пока не убедился, что она сидит прямо.
Бондюран посмотрел на бумажный прямоугольник, лежащий перед ним на столе:
— Посмотрю, что я смогу сделать.
— Меня не устраивает это «посмотрю».
— Я лишь один из многих.
— Пять лет, — произнес Томас. — Он получит пять лет.
Прошло две недели, прежде чем в Наханте выбросило на берег женскую руку, оторванную по локоть. Спустя три дня рыбак у берегов Линна вытянул сетью бедро. Судмедэксперт установил, что бедро и рука принадлежат одному и тому же человеку — женщине лет двадцати, вероятно, североевропейского происхождения, веснушчатой, с бледной кожей.
На процессе «Штат Массачусетс против Джозефа Коглина» Джо признал себя виновным в содействии вооруженному ограблению и соучастии в нем. Его приговорили к тюремному заключению сроком пять лет четыре месяца.
Он знал, что она жива.
Он это знал, потому что иного не пережил бы. Он верил в ее существование. Не будь этой веры, он лишился бы последней защиты, последнего убежища.
— Ее нет, — сказал ему отец перед тем, как его перевели из окружной тюрьмы Саффолка в Чарлстаунскую.
— Она жива.
— Думай, что говоришь.
— Никто не видел ее в машине, когда та съехала с дороги.
— На такой бешеной скорости, под дождем, ночью? Они посадили ее в машину, сынок. Машина сорвалась с дороги. Она погибла, и ее унесло в океан.
— Не поверю, пока не увижу труп.
— Частей трупа тебе мало? — Отец поднял руку в знак извинения. Когда он снова заговорил, голос его звучал тише и мягче: — Что тебе нужно, чтобы ты признал разумные доводы?
— Нет никаких разумных доводов, что она мертва. И потом, я знаю: она жива.
Чем больше Джо это повторял, тем яснее понимал: да, она мертва. Он чувствовал это — так же, как чувствовал, что она его любит, пускай и предала его. Но если это признать и принять, что ему останется, кроме предстоящих пяти лет в худшей тюрьме Северо-Востока? Ни друзей, ни Бога, ни родных.
— Папа, она жива.
Некоторое время отец внимательно смотрел на него. Потом спросил:
— Что ты в ней любил?
— Прости?
— За что ты любил эту женщину?
Джо поискал слова. Наконец нашел. Хотя бы какие-то: все остальные казались совсем уж неподходящими.
— Со мной она становилась другой. Не такой, какой она себя показывала остальному миру. Со мной… как бы сказать… она была какой-то более мягкой.
— Получается, ты любил не ее, а ту, которой она могла стать.
— Откуда тебе знать?
Отец слегка наклонил голову:
— Ты — ребенок, который должен был закрыть собой пустоту между твоей матерью и мною. Ты это чувствовал?
— Об этой пустоте я знал.
— А раз так, ты видел, сработал ли этот план. Люди не исправляют друг друга, Джозеф. И не становятся чем-то еще, они всегда такие, какие есть.
— Я в это не верю, — ответил Джо.
— Не веришь? Или не хочешь поверить? — Отец прикрыл глаза. — Каждый вдох и выдох — это чистое везение, сынок… — Он открыл глаза, в уголках они порозовели. — Все человеческие достижения зависят от везения: нужно, чтобы тебе повезло родиться в нужном месте в нужное время и иметь нужный цвет кожи. А если хочешь разбогатеть, тебе должно повезти, чтобы ты прожил достаточно долго в нужном месте и в нужное время. Ну да, вся разница в количестве труда и в таланте. Они очень важны, ты сам знаешь, что я не стану с этим спорить. Но основа всех жизней — везение, удача, случай. Хорошие и дурные случайности. Везение — это жизнь. Жизнь — это везение. И как только ты поймаешь удачу, она тут же начинает просачиваться сквозь твои пальцы. Так что не трать душевные силы, не тоскуй по мертвой женщине, которая вообще не была тебя достойна.
Джо стиснул зубы, но произнес только:
— Человек сам создает свою удачу, папа.
— Иногда, — согласился отец. — Но чаще удача создает человека.
Некоторое время они сидели молча. Сердце у Джо никогда так не колотилось. Обезумевший кулак, бьющий в грудную клетку. Сердце походило сейчас на что-то чужое и постороннее. К примеру, на бродячую собаку дождливой ночью.
Отец взглянул на часы и убрал их в жилетный карман.
— В первую же твою неделю за решеткой кто-нибудь наверняка станет тебе угрожать. Сразу же. В его глазах ты увидишь, чего он хочет, пусть он даже этого и не скажет.