— К вечеру будет, — пообещал Дион. — Не позже. Клянусь.
Дорожное движение здесь было такое же неспешное, как и все остальное. Наконец Дион въехал в Айбор-Сити. Небо тут утрачивало свою слепящую белизну и перенимало бронзовый отлив у фабричных дымов. В этих краях все выросло на сигарах, объяснил Дион. Он указал на кирпичные строения с их высокими трубами и на сооружения поменьше, иные из них — сущие лачуги с передними и задними дверями нараспашку, такие строят для железнодорожных рабочих. Сгорбившись над столами, там сидели работники, скручивающие сигары.
Дион так и сыпал названиями — «эль релх» и «куэста-рей», «бустильо», «селестино вега», «эль параисо», «ла пилья», «ла троча», «эль наранхаль», «перфекто гарсия». Он рассказал Джо, что самая почетная должность на любой табачной фабрике — это должность чтеца, то есть человека, который сидит в кресле посреди цеха и вслух читает великие романы, пока рабочие трудятся. Он объяснил, что изготовитель сигар называется tabaquero, маленькие фабрики — chinchals («конские каштаны»), а еда, запах которой он может уловить сквозь вонючий дым, — это, скорее всего, bolos или empanadas.[105]
— Ну ты даешь! — Джо присвистнул. — Болтаешь по-ихнему, точно испанский король.
— Тут приходится, — пояснил Дион. — И на итальянском тоже. Так что освежи в памяти свои знания.
— Ты говоришь по-итальянски, мой брат тоже говорил, а мне вот никогда не удавалось научиться.
— Надеюсь, ты так же быстро схватываешь, как раньше. Мы ведем дела здесь, в Айборе, потому что весь прочий город не обращает на нас внимания. Для них мы просто грязные латиносы и грязные итальяшки, если только мы не устраиваем тарарам или если их рабочие на сигарных фабриках не устраивают забастовку, как уже бывало: тогда хозяевам приходится вызывать полицию и своих громил. Так что нам позволяют делать то, что мы делаем.
Дион повернул на Седьмую авеню, видимо главную здешнюю улицу: народ так и бурлил на дощатых тротуарах возле двухэтажных зданий с широкими балконами, с решетками-трельяжами из кованого железа и кирпичными либо оштукатуренными фасадами, которые напомнили Джо о выходных, которые он пару лет назад провел в Новом Орлеане. Посреди улицы шли рельсы, и Джо за несколько кварталов увидел приближающийся трамвай, его передний конец то исчезал в мутных волнах жара, то вновь появлялся.
— Может, ты решишь, что мы все тут отлично уживаемся, — продолжал Дион, — но это не всегда удается. Итальянцы и кубинцы держатся особняком. Но черные кубинцы ненавидят белых кубинцев, а белые кубинцы поглядывают на кубинцев-негров так, словно те самое распоследнее дерьмо, при этом те и другие смотрят свысока на остальных. Все кубинцы терпеть не могут испанцев. А испанцы думают, что кубинцы — наглые негритосы, забывшие свое место с тех пор, как Соединенные Штаты Сам Знаешь Чего освободили их от рабства в далеком девяносто восьмом. Причем кубинцы вместе с испанцами презирают пуэрториканцев, а доминиканцев все и в грош не ставят. Итальянцы будут тебя уважать, только если ты приплыл с самого Сапога, а americanos думают, что кому-то есть дело до того, что они думают.
— Ты что, и в самом деле нас зовешь «американос»?
— Я итальянец, — произнес Дион, поворачивая налево. Они поехали еще по одной широкой улице, только эта не была замощена. — И здесь я этим горжусь.
Джо увидел голубизну залива, и корабли в порту, и высоченные краны. Пахло солью, нефтяными пятнами, отливом.
— Порт Тампа, — провозгласил Дион, делая указующий жест рукой.
Они ехали по краснокирпичным улицам, где перед ними сновали автокары, изрыгавшие дизельные выхлопы, где краны поднимали двухтонные плиты высоко над их головами и тени сетей бежали по ветровому стеклу. Послышался паровой свисток.
Дион остановил машину возле грузового пирса, и они вышли, глядя, как люди внизу разнимают кипу джутовых мешков с надписью «Escuinita, Guatemala». По запаху Джо определил, что в одних мешках кофе, а в других — шоколад. Полдюжины мужчин разгрузили их почти мгновенно, кран мотнул сетью, опустевшая погрузочная плита снова пошла вверх, и люди, спустившиеся в трюм пирса, исчезли за дверцей внизу.
Дион подвел Джо к лестнице и спустился.
— Куда мы идем?
— Увидишь.
На дне трюма те уже закрыли за собой дверцу. Они с Дионом стояли на грязном полу, который пах всем, что выгружают под солнце Тампы: бананами, и ананасами, и зерном. Растительным маслом, картофелем, бензином, уксусом. Порохом. Гнилыми фруктами и свежим кофе, зерна которого хрустели под ногами. Дион положил ладонь на цементную стенку напротив лестницы, сдвинул руку вправо, и стена отодвинулась вместе с ней — просто вышла из щели, которую Джо не разглядел даже в двух футах. За стеной обнаружилась дверь. Дион дважды постучал, подождал, шевеля губами в такт счету. Потом стукнул еще четыре раза. Голос с той стороны спросил:
105
Латиноамериканские блюда: bolos (