— Я не изгнала спиртное.
— Но вы на корню задушили азартные игры. А до того, как вы явились, дело было на мази.
Она улыбнулась, потом прикрыла губы рукой:
— Я ведь правда это сделала?
Джо улыбнулся ей:
— Вы это сделали. Тысячи людей пойдут за вами хоть в пропасть, Лоретта.
Она рассмеялась влажным смешком, подняла глаза к жестяному потолку:
— Я не хочу, чтобы кто-нибудь шел за мной.
— Вы им это говорили?
— Он не слушает.
— Ирв?
Она кивнула.
— Дайте ему время.
— Когда-то он очень сильно любил мою мать, он буквально трепетал, когда слишком к ней приближался, я помню. Может, потому, что ему страстно хотелось ее коснуться? Но он не мог, потому что вокруг были мы, дети, и это было бы неприлично. А теперь она умерла, и он даже не пошел на ее похороны. Потому что этого не одобрил бы Бог, которого он себе придумал. Бог, которого он придумал, не любит делиться. Мой отец каждый вечер сидит в своем кресле, читает Библию и кипит от ярости, потому что какие-то мужчины позволили себе касаться его дочери так же, как он касался своей жены. И еще хуже. — Она снова наклонилась вперед, облокотившись на столик, и стала указательным пальцем втирать в него крошку сахара. — В темноте он бродит по дому и шепчет одно-единственное слово, вновь и вновь.
— Какое слово?
— «Покайтесь». — Она подняла на него глаза. — Покайтесь, покайтесь, покайтесь.
— Дайте ему время, — снова проговорил Джо, поскольку не мог придумать, что тут еще сказать.
Не прошло и нескольких недель, как Лоретта снова стала ходить в белом. Ее проповеди по-прежнему собирали толпы прихожан. Впрочем, она добавила к своим выступлениям некоторые новые элементы (фокусы, ворчали иные), к примеру говорение языками, с пеной на губах. К тому же теперь она вещала вдвое громче и грознее.
В своей утренней газете Джо как-то раз обнаружил ее фото: она проповедовала перед собранием Генеральной ассамблеи слуг Божьих в округе Ли, и он поначалу не узнал ее, хотя внешне она совсем не изменилась.
Президент Рузвельт подписал закон Каллена — Харрисона утром 23 марта 1933 года, тем самым легализовав производство и продажу пива и вина с содержанием спирта не выше 3,2 процента. К концу года, обещал Рузвельт, восемнадцатая поправка к конституции уйдет в прошлое.
Джо встретился с Эстебаном в «Тропикале». Джо, вопреки обыкновению, несколько опоздал: в последнее время это стало с ним случаться, потому что отцовские часы начали отставать. На прошлой неделе они постоянно убегали назад на пять минут в день. Теперь же они теряли в среднем по десять-пятнадцать минут ежедневно. Джо все хотел отдать их в починку, но это означало передать их в чужие руки на весь срок ремонта, который продлится неизвестно сколько, а он не мог вынести такую мысль, хотя и знал, что это нелепо и неразумно.
Когда Джо вошел в кабинет, располагавшийся в задней части строения, Эстебан обрамлял очередную фотографию, которую снял во время своей последней поездки в Гавану. Эта изображала открытие «Шика», нового его клуба в Старом городе. Он показал Джо снимок, очень похожий на прочие, с пьяными, хорошо одетыми богачами вместе с их хорошо одетыми женами, или подружками, или временными спутницами; пара танцовщиц возле оркестра; все навеселе. Джо мельком глянул на фотографию, одобрительно присвистнул, как и полагалось. Эстебан положил ее лицевой стороной вниз на подложку, которая ждала ее на стекле. Он налил им, затем поставил стекло со снимком на стол, между кусочков рамки, и стал соединять кусочки, резкий запах клея перебивал даже запах табака в его кабинете, хотя Джо счел бы, что такое невозможно.
— Улыбнись, — наконец проговорил Эстебан и поднял свою рюмку. — Скоро мы невероятно разбогатеем.
— Если меня отпустит Пескаторе, — возразил Джо.
— Если он будет сопротивляться, — произнес Эстебан, — мы предложим ему купить долю в нашем законном бизнесе.
— Он больше не вернется в законный бизнес.
— Он стар.
— У него есть партнеры. Да и сыновья, черт побери.
— Все я знаю про его сыновей, — заметил Эстебан. — Один педераст, другой сидит на опиуме, третий избивает свою жену и всех своих подружек, потому что ему втайне нравятся мужчины.
— Но я не думаю, что с Мазо сработает шантаж. А его поезд прибывает сюда завтра.
— Так скоро?
— Судя по тому, что я слышал.