Он смотрел на мертвое лицо Левши, на макушку Сэла. И мысленно просил у них прощения.
Скоро мы с вами увидимся. И с отцом я тоже скоро увижусь. И с Паоло Бартоло. И с матерью.
А потом:
Я не такой храбрый. Я не могу.
И еще:
Пожалуйста, Господи! Прошу Тебя. Я не хочу в темноту. Я сделаю что угодно. Умоляю, пощади. Я не могу сегодня умереть. Я не должен сегодня умереть. Скоро мне предстоит стать отцом. А ей — матерью. Мы будем хорошими родителями. Воспитаем прекрасного ребенка.
Я не готов.
Он слышал собственное дыхание, когда они подвели его к окну, выходящему на Восьмую авеню, на улицы Айбора и на бухту за ними. Он услышал стрельбу, а уже потом увидел, где стреляют. С этой высоты люди на улице казались не выше двух дюймов. Они палили из «томпсонов», из пистолетов, из автоматических винтовок Браунинга. На них были шляпы, плащи, костюмы. На некоторых — полицейская форма.
Полиция действовала заодно с подручными Пескаторе. Некоторые из людей Джо лежали на мостовых или наполовину вывалились из машин, другие продолжали стрелять, но отступали. Эдуардо Амасу пробили грудь пулеметной очередью, и он упал в витрину одежного магазина. Ноэлю Кенвуду попали в спину, он рухнул на мостовую и сучил ногами, пытаясь достать рану. Остальных Джо не мог отсюда опознать, но битва постепенно, квартал за кварталом, смещалась на запад. Один из его ребят врезался на «плимуте-фаэтоне» в фонарный столб на углу Шестнадцатой. Но вылезти он не успел: полицейские и пара людей Пескаторе окружили машину и разрядили в нее свои «томпсоны». «Фаэтон» принадлежал Джузеппе Эспозито, но отсюда Джо не видел, он ли сидел за рулем.
Бегите, парни. Спасайтесь.
Словно услышав, его люди перестали отстреливаться и рассеялись кто куда.
Мазо опустил ладонь ему на шею, сзади:
— Все кончено, сынок.
Джо не ответил.
— Хотел бы я, чтобы получилось иначе.
— Хотел бы? — переспросил Джо.
Машины Пескаторе и автомобили Тампинского управления полиции мчались по Восьмой. Джо увидел, как некоторые из машин катят на север или на юг по Семнадцатой, на восток по Девятой или Шестой, чтобы обойти его людей с флангов.
Но его люди исчезли.
Кто-нибудь из них бежал по улице — и вдруг исчезал. Машины Пескаторе встречались на углах, стрелки отчаянно тыкали пальцами в разные стороны и возобновляли охоту.
Они застрелили кого-то на крыльце домишки на Шестнадцатой, но, похоже, это был единственный человек Коглина — Суареса, которого они смогли сейчас отыскать.
Один за другим его люди словно бы растворялись в воздухе. Как будто их никогда не было. Полицейские и люди Пескаторе теперь толпами бродили по улицам, показывали пальцами в разные стороны, орали друг на друга.
Мазо спросил у Альберта:
— Какого хрена, куда они все делись?
Альберт развел руками и покачал головой.
— Джозеф, — произнес Мазо, — а ну-ка, скажи.
— Не зови меня Джозефом, — ответил Джо.
Мазо дал ему пощечину:
— Что с ними случилось?
— Они исчезли. — Джо посмотрел ему прямо в глаза. — Пуф!
— Ну да?
— Ну да, — подтвердил Джо.
Вот когда Мазо повысил голос. Почти до рева. Звук получился устрашающий.
— Какого хрена, где они? — проревел он.
— Черт! — Альберт щелкнул пальцами. — Есть же туннели. Они все попрыгали в туннели.
Мазо повернулся к нему:
— Что за туннели?
— Проходят под всей вшивой округой. По ним и доставляют выпивку.
— Так пошлите людей в эти туннели, — проговорил Крот.
— Никто толком не знает, где они. — Альберт дернул большим пальцем, указывая на Джо. — И все этот дерьмовый гений! Верно, Джо?
Джо кивнул — сначала Альберту, а потом Мазо:
— Это наш город.
— Теперь уже нет. — И Альберт обрушил приклад на затылок Джо.
Глава двадцать пятая
С выгодной позиции
Джо очнулся в черноте.
Он не мог видеть и не мог говорить. Сначала он испугался, что кто-нибудь решил зашить ему рот, но примерно через минуту понял, что под носом у него клейкая лента. Но глаза ему не завязали. В темноте перед ним стали проступать очертания — сквозь плотный саван из шерсти или пеньки.
Это колпак приговоренного, сказал ему внутренний голос. Они надели на тебя колпак.
Руки были скованы за спиной. Не связаны веревкой, а именно скованы. А вот ноги были связаны, и, кажется, не очень туго — судя по тому, как он мог ими шевелить.