Однако Дион держал рядом с собой таких парней, потому что они смешили его и не уступали ему по части еды и выпивки. По мнению Джо, он слишком близко сходился со своими людьми, поэтому, когда требовалось поставить кого-то из них на место или сделать выговор, они обижались. Если Дион видел на их лицах обиду, то, в свою очередь, ощущал предательство и неблагодарность с их стороны, и тогда у него в мозгу щелкал переключатель, и он впадал в ярость. А ярость Диона была такова, что увидеть ее во второй раз не хотел никто, к тому же большинство до второго раза просто не доживали.
— Я понимаю, что у тебя сейчас много всякого на уме, но что там с этой крысой в нашем доме? — Дион взял бокал.
— Я знаю столько же, сколько и ты.
— Я знаю, что я знаю, — сказал Дион. — Но не пора ли уже что-то делать?
— Я не твой подручный, — сказал Джо. — Я твой советник.
— Ты работаешь на меня, и твои обязанности ничем не ограничены.
Они вошли в бильярдную, сели на стулья и уставились на пустой стол.
— При всем моем уважении, Ди… — начал Джо.
— Ну, так я и знал.
— Ты уже не один месяц подозреваешь, что крыса может быть только здесь.
— Или на севере. В Семье Донни.
— Но Донни в Бостоне работает на тебя. Так что крыса в нашем доме. И в подполе она больше не сидит. Она уже в кладовке.
— Так возьми метлу и вымети ее.
— Я не работаю на улице, — сказал Джо. — Я в Гаване. Я в Бобовом Городе[154], я в Большом Яблоке[155], я мечусь по всей стране. Я лицо фирмы, Ди. Я занимаюсь легальными магазинами и игорными заведениями. Улицей занимаешься ты.
— Но крыса же в доме.
— Верно, — сказал Джо, — но пришла она по канализации.
Дион ущипнул себя за складку кожи между бровями и вздохнул:
— Тебе не кажется, что мне стоит жениться?
— Что?
Дион окинул взглядом сад:
— Ну, знаешь, чтобы кто-то готовил мне еду, рожал детей и прочая ерунда в том же духе?
Джо знал обо всех интрижках Диона с кассиршами из магазинов, танцовщицами и продавщицами сигарет еще с тех времен, когда они после Великой войны прятались на улицах Бостона от инспектора по делам несовершеннолетних. Дион оставался с каждой девушкой не дольше нескольких недель.
— Я считаю, что от женщин слишком много проблем, — сказал Джо, — и затеваться стоит лишь в том случае, если ты ее любишь.
— Но ты же был женат.
— Да, был, — сказал Джо. — Я ее любил.
Дион затянулся сигарой. Они слышали, как Томас за домом колотит мячом по площадке.
— И тебе ни разу не хотелось повторить с кем-нибудь еще?
Джо мысленно окинул взглядом чудовищно огромный дом Диона. Он живет один, но ведь телохранителям нужно где-то ночевать, поэтому у него дом в восемь тысяч футов, а кухня нужна только для того, чтобы спрятать в раковине баскетбольный мяч.
— Нет, — сказал Джо. — Не хотелось.
— Она умерла семь лет назад.
— Мы сейчас говорим как друзья? Или как босс и его консультант?
— Как друзья.
— Я знают, черт побери, что это было семь лет назад. Я считал. Я прожил все эти годы.
— Ладно, ладно.
— День за днем.
— Я же сказал, ладно.
Они немного посидели молча, после чего Дион громко застонал.
— Можно подумать, что только этого нам сейчас не хватает, — сказал Дион. — У меня Уолли Граймс в могиле, Монтус Дикс заперся в своей крепости, в Айборе новые драчки с профсоюзами, в трех моих борделях эпидемия кишечного гриппа, а война забрала у нас половину лучших клиентов.
— Нелегкая у нас жизнь. — Джо изобразил, как играет на крошечной скрипочке. — Я собираюсь пойти соснуть. Несколько дней не сплю.
— Видок у тебя соответственный.
— Да пошел ты.
— Угу, разбежался.
Поспать не получилось. Если теперь он больше не волновался из-за пули со своим именем, то не мог выкинуть из головы мысль о крысе в их организации. А в те мгновения, когда он не думал о крысе в их организации, переживал, как будет жить его сын, если что-нибудь случиться с его отцом. Что возвращало его к мысли о пуле с его именем.
Чтобы переключиться, он старался думать о Ванессе, однако мысль не приносила привычного утешения. Между ними что-то переменилось. Или, может быть, переменилось в ней. Женщин никогда не поймешь. Однако тогда, на причале, он сидел с другой Ванессой. Она была охвачена сожалением и, кажется, страхом, причем не внезапным, а застарелым. Они целый час просидели, держась за руки и почти не разговаривая. Но когда она поднялась и пошла к машине, показалось, что они проделали долгий путь, путешествие из пункта А в пункт Я, пока сидели на этом причале.