Джо это отметил.
— Придется мне выпить ром конкурента.
Монтус выпустил тонкую струйку дыма.
— Если бы всё всегда было так просто. — Он снова затянулся своей трубкой. — Почему сегодня все белые расхаживают по городу с крестами на лбу?
— Пепельная среда, — пояснил Джо.
— А такое впечатление, что вы все стали вуду. Так и жду, что начнут пропадать куры.
Джо улыбнулся, глядя Монтусу в глаза: один — цвета устрицы, а второй — темный, как пол в комнате. Выглядел его друг не лучшим образом, совсем не так, как прежний Монтус Дикс, которого Джо знал уже пятнадцать лет.
— На этот раз у тебя нет шансов, — сказал Джо.
Монтус в ответ на это лениво пожал плечами:
— Значит, будет война. Перестреляю всех вас на улицах. Взорву все ваши клубы. Я выкрашу улицы в цвет…
— И что в итоге? — перебил Джо. — Только положишь кучу своих людей.
— Ваших тоже.
— Верно, только у нас больше народу. А ты тем временем лишь обезоружишь свою организацию, ослабишь настолько, что о восстановлении не будет и речи. И сам ты все равно умрешь.
— В таком случае что мне остается? Не вижу выбора.
— Уезжай куда-нибудь, — сказал Джо.
— Куда?
— Куда угодно, только подальше отсюда. Дождись, пока страсти утихнут.
— Страсти здесь никогда не утихнут, пока жив Фредди Диджакомо.
— Тебе нельзя оставаться. Забирай жен и уезжай на какое-то время.
— Забирай жен! — Монтус засмеялся. — Ты встречал хотя бы одну женщину, с которой можно было бы нормально путешествовать? И ты хочешь, чтобы три эти чокнутые суки плыли вместе со мной? Друг, если ты решил меня доконать, это самое верное средство.
— Говорю же тебе, — сказал Джо, — сейчас самое время посмотреть мир.
— Чушь, парень! Я не брошу маму и свою землю. Во время Великой войны я был в триста шестьдесят девятом пехотном. «Гарлемские черти», слыхал о таких? Знаешь, чем мы прославились, кроме того, что были первыми черными, кому правительство доверило оружие?
Джо знал, но покачал головой, чтобы Монтус рассказал сам.
— Мы шесть месяцев провели под огнем, потеряли полторы тысячи человек, но не отдали ни одного фута земли. Ни единого. И ни одного из наших не взяли в плен. Подумай об этом. Мы стояли на той проклятой земле, пока врагам не надоело умирать. Не нам. Им. Кровь доходила до верха башмаков. Кровь лилась в башмаки. Полгода сражений, полгода без сна, когда то и дело счищаешь со штыка чье-то мясо. И ты хочешь, чтобы теперь я — что? Испугался?
Он выколотил стержень над пепельницей, снова набил коноплей из медной шкатулки.
— После войны, — продолжал он, — все говорили, что все станет по-другому. Мы вернемся домой героями, к нам будут относиться по-человечески. Я понимал, что все это мечты черномазого, поэтому сделал на обратном пути крюк. Посмотрел Париж, увидел Германию, просто чтобы понять, чего ради все умирали. А когда вернулся сюда в двадцать втором? Я повидал Италию и объехал всю дерьмовую Африку. Знаешь, что было самое смешное в Африке? Никто там не принимал меня за африканца. Им было ясно с первого взгляда, что я американец, и плевать на цвет кожи. А вернулся сюда, и мне говорят, что я в лучшем случае полуамериканец. В общем, парень, я уже посмотрел мир и получил все, что мне нужно, прямо здесь. Можешь предложить мне что-нибудь еще?
— Пытаюсь придумать. Ты почти не оставил мне шанса, Монтус.
— Помнишь те дни, когда ты заправлял делами? Тогда ты придумал бы выход.
— Я и сегодня могу придумать выход.
— Но не спасение для меня. — Монтус подался к нему, желая услышать, как Джо скажет это.
— Нет, — сказал Джо. — Не спасение для тебя.
Монтус принял это окончательное подтверждение. Да, он полгода подряд каждый день видел смерть на полях сражений во Франции, только это было двадцать лет назад. А сейчас смерть сидела к нему ближе, чем Джо. Сидела у него на плече, запускала пальцы ему в волосы.
— К моему мнению до сих пор прислушивается большой человек, — сказал Джо.
Монтус откинулся назад:
— Беда в том, что он теперь не настолько большой, как ему кажется.