Выйдя из машины, он увидел, что отец стоит в переулке и разговаривает с каким-то маленьким человечком. Пока отец говорил, тот все кивал и кивал. Подойдя ближе, Томас услышал, как отец спрашивает:
— Ты по-прежнему общаешься с Бохом?
— С Эрни? — Коротышка закивал. — Он был женат на моей старшей сестре, развелся с ней, женился на моей младшей сестре. Они счастливы.
— Он все такой же мастер?
— Его Моне, которого Эрни сделал за выходные, висит в Лондоне в «Тейт» с тридцать пятого года.
— Отлично, привлеки его к этому делу. Заплачу премиальные.
— Не нужно ничего платить. Только не звони этому шаману.
— Я же не тебе собираюсь заплатить, а твоему зятю. Он мне ничем не обязан. Так что дай ему знать, что он получит как положено, по рыночной стоимости. Но заказ очень срочный.
— Я все понял. Это твой сын?
Они развернулись и оба посмотрели на Томаса, какая-то печаль промелькнула в глазах отца, тяжкое сожаление.
— Да. Не волнуйся. Он сегодня кое-что повидал. Томас, поздоровайся с Бобо.
— Привет, Бобо.
— Привет, малыш.
— Мне нужно переодеться, — сказал Томас.
Отец кивнул:
— Ну так иди.
Он переоделся в чистое в туалете в глубине клиники. Намочил в раковине штанину старых брюк и, как смог, обтер ноги. Скатал их, в пятнах мочи, вместе с трусами и забрал с собой в смотровую, где отец как раз совал в руки доктора Блейка пачку банкнот.
— Просто выбрось, — сказал отец, увидев старую одежду.
Томас заметил в углу комнаты мусорный бачок и положил свой сверток рядом с окровавленными лохмотьями, оставшимися от рубашки Диона.
Он услышал, как доктор Блейк говорит отцу о том, что у Диона повреждено легкое и что руку нужно держать неподвижно как минимум неделю.
— Неподвижно — это значит, что он не должен ею шевелить?
— Шевелить он может, только чтобы не было никаких резких движений.
— А если в следующие несколько часов я не смогу оградить его от этого?
— Тогда шов на артерии может разойтись.
— И он может умереть?
— Нет.
— Нет?
Доктор Блейк покачал головой:
— Не может, а умрет.
Дион все еще был без сознания, когда его погрузили на заднее сиденье машины, натолкав между ним и спинками передних сидений старых собачьих подстилок, чтобы Дион не скатился и не ушибся. Они опустили все окна в машине, но все равно вокруг воняло собачьей шерстью, собачьей мочой и больными собаками.
— Куда мы едем? — спросил Томас.
— В аэропорт.
— Мы летим домой?
— Да, попытаемся вернуться на Кубу.
— И те люди тогда не станут за тобой гоняться?
— Вот этого я не знаю, — сказал Джо. — Но у них точно нет причин гоняться за тобой.
— Тебе страшно?
— Немного. — Джо улыбнулся сыну.
— А как тебе удается не показывать этого?
— Просто сейчас как раз тот случай, когда думать важнее, чем чувствовать.
— И о чем же ты думаешь?
— Я думаю, что нам необходимо выбраться из города. И еще я думаю, что тот, кто пытался причинить нам вред, поставил себя в крайне неудобное положение. Он пытался убить дядю Диона, а у него это не получилось. Он пытался убить еще одного моего друга, но мой друг тоже сумел остаться в живых. И полиция здорово рассердится из-за того, что случилось сегодня в кондитерской. И мэр, и торговая палата тоже. Думаю, если нам удастся попасть на Кубу, этому человеку придется вести переговоры о мире.
— А куда подевался торт?
— А?
Томас стоял на коленях на переднем сиденье, глядя назад, на собачьи подстилки.
— Torta al cappuccino дяди Диона?
— При чем здесь торт?
— Он стоял за задним сиденьем.
— Мне казалось, Диона подстрелили, когда он был в кондитерской.
— Так и было.
— Тогда… Погоди-ка минутку. О чем ты говоришь? — Джо поднял глаза на сына.
— Но он успел поставить торт в машину.