Как только телефон освободился, Константин позвонил родителям и сказал матери, пусть она его не теряет, друзья на работе позвали на рыбалку, а у него как раз накопились отгулы, так что примерно неделю он проваландается на природе, вдалеке от суеты и дел.
— Ну, хоть и правда отдохнешь, а то аж зеленый, — сказала мама. — То над бумажками сохнешь, то по этой…
А у Константина правда, помимо боли и канцелярской работы, имелось еще одно расстройство в жизни. Совсем недавно он расстался с некой Светланой, которую сначала привлекло то, какой он суровый, высокий, да крепко сложенный, да еще и офицер МГБ, а затем разочаровало то, что за этим всем скрывалось, а именно: жилье, болячки, да что о работе своей Константин не мог разговаривать, поэтому в ответ на ее истории из жизни инженерного отдела машиностроительного завода он лишь молчал, будто и не работал вовсе, а уходил по утрам в какую-то скучную пустоту и из этой пустоты вечером и возвращался. А еще она узнала, что Константин ведет переписку с женщиной-драконом. А старшего брата Светланы во время войны драконы сожгли у нее на глазах, и поэтому к драконам она относилась очень плохо и попросила не отвечать на письмо с той стороны. «Это глупо», — возразил Светлане Константин. Глупо не глупо, но с тех пор Константин со Светланой не общались…
По стеночке, дабы не затоптать вымытый пол, он поковылял до своей комнаты. Еще от входа Константин заметил, что дверь приоткрыта, а значит, в гости снова просочилась одна из сестер Волеговых… или обе сестры — старшая и младшая. Они порой спасались у него от необходимости нянчиться с двухгодовалым братом. Чаще всего в таких случаях сам Константин уходил от непрошеных гостей на кухню либо во двор. А порой болтал с ними от нечего делать, благо, наученные родителями, в душу они не лезли, больше сами жаловались на строгих учителей, вредных одноклассников, мечтали, кем станут, когда вырастут. Брали читать книги, какие подходили им по возрасту. Иногда возвращали.
Старшая — то ли тринадцатилетняя, то ли четырнадцатилетняя Наталья — сидела за столом и с грустью изучала учебник языка, открыв раздел с тезаурусом. Младшая — десятилетняя Маша — в побледневшем от стирок платье, доставшемся ей от Натальи, пускала мыльные пузыри на балконе. Видимо, недавно выскочила туда, потому что по пути к подъезду Константин ее не заметил. То, что ей именно десять, Константин помнил, поскольку совсем недавно побывал на семейном празднике, а свечек на торт удалось найти и купить только девять; Наталья шутила над младшей сестрой, дескать, если свечек только девять, то и исполнилось ей опять только девять.
— Привет второгодникам! — шутливо обратился он к Наталье.
Она действительно сломала ногу позапрошлой зимой и осталась на второй год.
Наталья, не отводя взгляда от учебника, возмущенно фыркнула.
Константин во время войны отстал от школьной программы, а потом нагонял. Еще помнил, как сам с ненавистью сидел над тезаурусами, и в учебе наступали такие моменты, что не только новые иероглифы не запоминались, а еще и прежние, вроде бы вызубренные раз и навсегда, вылетали из головы.
— До первого сентября еще недели полторы, а ты учишься, — не смог не заметить Константин, пока вешал плащ и шляпу на крючок возле двери. — Провинилась? Мать заставляет?
— Да я иероглифы, которые на лето задали, не выучила. Ну, выучила, но не все. Ну… то есть, почти никакие не выучила, — призналась Наталья.
— А как ты литературу, заданную на лето, читала, если не выучила иероглифы?
— Никак, — просто ответила она. — Папа теперь постоянно повторяет: «Ты все пела? Это дело: так пойди же, попляши!» Надоел.