– получения информации;
– порождения и оценки гипотез;
– компьютерное обучение по использованию неструктурированных данных.
И вот другая сторона этого подхода, то есть «входа» в мягкую сферу с помощью анализа big data, получившего название «когнитивно-социально-вычислительного анализа» [15–17]. Исследователи проанализировали 40 тысяч парламентских выступлений времен французской революции, чтобы определить те из них, которые имели наибольшее значение за счет введения новых инновационных моделей, определяя, как они возникали, развивались и умирали.
В результате авторы приходят к такому пониманию этих процессов: «История человеческой культуры является большим, чем просто возникновение и исчезновение конкретных идей. Это также появление новых механизмов по обработке информации, медиа и ролей, которые играют индивиды и институты в создании и продвижении этих идей во времени. Опираясь на язык биологической эволюции, мы должны понимать не только характеристики, из-за которых среда производит отбор, но и силу этого отбора во времени, а также сдвиги и разнообразную природу механизмов передачи».
И еще: «Новые словесные модели с левого поля вызывали резонанс, но точно так происходило с правым полем. Политические акторы не только принимали разные идеологические позиции, но и играли разные роли в продвижении моделей. Вместе, в кооперации и соревновании, они создавали новые механизмы для коллективного управления информацией». Именно так входила модель мышления французской революции, начинающаяся словами «свобода», «равенство», «братство». В наше время это уже были просто слова на советской первомайской открытке, а тогда это была новая модель мира, открывшая ему принципиально новый путь развития.
Когнитивная безопасность должна защитить нас от навязываемого извне понимания ситуации, чужого и чуждого стиля мышления. Правда, и позитив состоит в существовании разнообразия таких стилей в мире, как и множественности языков, за каждым из которых стоит своя собственная модель мира.
Когнитивная атака очень распространена и была распространена в мире. Это и работа миссионера, который навязывает новообращенному свою модель мира во главе со своим богом. Это и работа политиков, которые несут в свое общество конкурентные модели будущего. Это и телесериалы, в сюжет которых массово вставляются «кванты» здорового поведения, чтобы незаметно убедить зрителя принять их.
Обратим внимание и на то, что новые когнитивные модели вытесняют старые, принципиально отрицая их. Именно поэтому Китай ли, Иран ли пытаются контролировать западные информационные и виртуальные потоки у себя в стране, поскольку борются тем самым с уничтожением собственной модели мира, которая в результате должна вступать в конфликт. На такой же, хотя и более мягкой позиции, стоит и Россия. Просто в случае России нет такого жесткого столкновения моделей мира, как есть в случае конфуцианской модели для Китая или мусульманской для Ирана с западными представлениями. Китай также создал центры «перевоспитания» для уйгуров-мусульман. И это вызвало волну осуждения по всему миру [18–20]. Ведь, по сути, это не перевоспитание, а интенсивное создание новой идентичности, призванной вытеснить старую.
Китайский историк Р. Тум говорит о схожести этих процессов с культурной революцией 1966–1976 гг.: «Они похожи, поскольку, как и в культурной революции, есть широко распространенный страх среди людей, что их будут сурово наказывать за самое малое выражение их мыслей и представлений, что их выдадут родственники или друзья, которым они доверяли».
США также увидели опасность в китайских центрах Конфуция, созданных в ста американских университетах [21]. С одной стороны, это центры мягкой силы. С другой – они могут заниматься не только влиянием, но и шпионажем. А корпорация РЭНД также заговорила о когнитивной безопасности [22].
Россия трактует когнитивное оружие как инструмент десуверенизации, видя в качестве цели когнитивной войны поражение сознания противника. Такую же опасность видит В. Багдасарян и в оценке научной деятельности, отталкиваясь от Scopus’а: «Доминируют англоязычные и, прежде всего, американские издания. В итоге создается такая ситуация, что в иерархии российских ученых на первые позиции выводятся те, кто публикуется в американских журналах. Аутсайдерами оказываются публикующиеся в журналах национальных. Между тем американцы берут в авторитетные издания только те статьи, которые соотносятся с их идейными и ценностными подходами. Для размещения публикации о России российскому автору следует в той или иной степени продемонстрировать свою оппозиционность государственному режиму в РФ. Обязательным требованием для него будут ссылки на американских же исследователей» [23]. И в определенной степени эту логику можно понять, поскольку Украина однотипно ушла от национальной системы в сторону международной.