Я и не предполагал, что все настолько серьезно. Эти сутки я провел в томительном ожидании, мечтах о любимой Насте. Я вспоминал ее лучезарную улыбку, серебристые волосы, ласковый взгляд. Я думал только о своей любимой. Да, мы полетим вместе! Будем смотреть через иллюминаторы на черное звездное небо, держать друг друга за руки и улыбаться. За эти десять лет полета мы создадим крепкую звездную семью. Надеюсь, что любовь не помешает нам выполнять работу.
Я мучительно ждал окончания своего суточного заточения, ведь я уже знал, что обязательно полечу в космос. В последние часы перед рассветом я проснулся от резкой боли в желудке. Меня постоянно рвало, и я подолгу не покидал санузла. Я серьезно отравился или это результат нервного напряжения? Все кончено? Неужели, у меня обнаружится какое-нибудь инфекционное заболевание, и меня исключат из команды?
Однако к обеду мое здоровье нормализовалось, и меня выпустили из комнаты для размышлений. Все хорошо. Теперь я сижу в зале для конференций. Чистое светлое помещение. Широкие столы поставлены буквой "П". В президиуме государственная квалификационная комиссия из трех человек. Это все прославленные космонавты-герои прошлого, которые уже по возрасту не подходят для полетов. Они исполняют роль учителей и наставников.
Другие люди расположились по длинным перекладинкам буквы "П". Напротив меня остальные участники космического полета. Два парня и две девушки. Их лица холодны и строги: ни тени улыбки, ни капли доброжелательности. Ничего. Даже моя любимая Настенька сохраняет безмолвие и ледяную бледность. А я сижу отдельно, в одиночестве, словно прокаженный, словно изгой. Неужели, меня сейчас исключат из участников полета? Только не это!
Наконец, председатель комиссии, летчик-космонавт и герой Советского Союза, Геннадий Шелестов улыбнулся и произнес:
-- Александр Щеглов. Вы несколько задержались в комнате для размышлений. Врачи констатировали у вас нервное перенапряжение и истощение. Это послужило причиной вашего состояния.
Мое сердце ухнуло вниз, мне показалось, что этот важный жизненный орган оборвал все сосуды и, круша слабые ребра, упал на самое дно моего больного кишечника. Сейчас отчислят!
-- Однако мы все-таки решили включить вас в состав космической экспедиции...
Я не верил своим ушам! Все-таки берут! Я полечу в космос! Ура!
-- Сейчас вы должны дать окончательный ответ... -- продолжал Шелестов.
-- Да! Да! Да!
-- Не спешите, Александр. Я должен вам сообщить еще одно, последнее условие. Если вы согласны участвовать в полете, то сейчас вы должны пройти в кабинет стоматолога...
-- Но я не жалуюсь на зубы, я проходил осмотр на прошлой неделе... -- удивился я, перебив председателя.
-- Вы не поняли меня и не дали договорить, Щеглов.
-- Простите, Геннадий Ефимович...
-- Вот так-то лучше... Итак, вы знаете, сколько стоит ваш полет к Нептуну?
-- Ну, я не придавал этому значения. Разве государство не выступает главным спонсором звездного городка и всех космических проектов?
-- Выступает, но не главным. Субсидии из госбюджета покрывают примерно пятнадцать-двадцать процентов стоимости всего проекта. Хватает на подготовку космического экипажа. А вот на сам полет...
Я задумался. К чему весь этот разговор? Неужели заставят платить за космическое топливо? За еду, за воздух и прочие услуги, которые понадобятся в межзвездном пространстве.
-- Вы меня слушаете? -- прервал мой внутренний диалог космонавт-герой, -- Чтобы покрыть все расходы, чтобы ваш полет к Нептуну все-таки состоялся, чтобы не упасть в грязь лицом перед мировой общественностью нам пришлось пойти на необычный, но правильный шаг. Мы заключили договор с медицинской корпорацией. А точнее, со стоматологическим центром. Донорские зубы а, особенно молодые и здоровые, стоят очень дорого. В космосе человеку зубы не нужны! Вы ведь будете питаться космической пищей из тюбиков. Короче, либо вы летите в космос без зубов, либо остаетесь на Земле.
Я почувствовал, как к горлу поднимается нервный комок. Я переводил свой взгляд на других членов комиссии, потом смотрел на своих будущих партнеров, на любимую Настеньку. Все сохраняли молчание, и ни один мускул не дрожал на лицах этих мужественных людей. Они сидели, словно античные статуи, белые, холодные и спокойные. Ничто не нарушало тишину, воцарившуюся в зале, а я чувствовал, как у меня во рту собирается слюна.