Через двести метров он влетает в элитный квартал и сбавляет шаг, ошарашенно уставившись на свой дом. Заброшенный разбитый дом, обтянутый желто-красными оградительными лентами. В таких местах не живут, но он, выходит, жил.
Квентин влетает в двери, поднимается широким шагом по лестнице, не обращая внимание на оклики выглядывающих из дверей людей. Место, из которого он выходил сегодня утром на работу, превратилось в лучшем случае заброшенный притон, затянутый паутиной и заполненный крысами — он чуть было не наступает на одну из зубастых тварей.
Дверь в его квартиру с виду не тронута, но он толкает створку — и та поддается без малейших усилий. В нос врезается отвратительный запах, будто здесь что-то стухло, и стухло давно. На лице Квентина отражается потрясение, когда он проходит внутрь.
Его жилище разграблено.
Квентин смотрит и не может поверить. Его квартира осиротела, наполнилась сквозняком из разбитых окон. Половина мебели вынесена, остальная половина давно сгнила. Стены изуродованы надписями и сомнительными жидкостями, вся интеллектуальная система выдрана с корнем, техника растащена. Он замирает посреди пустой заброшенной комнаты, обводит свою квартиру тяжелым взглядом. Здесь никто не жил уже несколько лет.
— Вы понимаете, что происходит?
Позади него раздается незнакомый женский голос. В дверь заглядывает перепуганная девушка. Судя по ее халату и полотенцу на влажных волосах, она недавно выбралась из ванной. Из ванной, в которой уже пять лет не было воды.
Квентин рассеянно качает головой, и не может понять, кто сошел с ума: он или мир.
26.
На следующий день Квентин узнает, что Тони Старк мертв. Он много чего узнает, но эта новость красуется алой вишенкой на торте, сложенном из беспорядков, и пропитанном всемирным хаосом.
Квентин довольно быстро признает, что он не попал в ТВ-шоу и не выкупил билеты на случайный спектакль. В мире наступило новое десятилетие, а он по-прежнему забыт в пятилетней давности. Остался без связи, жилья и денег. И не то чтобы ему привыкать быть в одиночестве, но он задыхается от творящегося вокруг безумия. Пять упущенных лет. Как такое возможно?
Не желая задерживаться еще хоть на минуту в переполненном полицейском участке, он тратит последние наличные — карточка не работает, удостоверение недействительно, а помимо бесполезного теперь телефона у него с собой ничего и не было, — на билет на поезд. Транспорт переполнен, все стоит, но у него выходит ухватить последнее место. Он направляется домой.
Элмор Бэк был хорошим человеком, но так себе отцом. Он дал Квентину все, в чем тот нуждался, но никогда не поддерживал его начинания. Квентин не слышал от отца похвалы, только критику и насмешки. Видимо, Элмор считал, что так замотивирует его на грандиозные свершения. Из всех напутствий Квентину особенно запомнилось то, что он получил в девять лет, когда он хотел показать отцу свой первый фильм про живность в их саду. Он был снят на подержанную видеокамеру и ужасную пленку, но Квентин бы стерпел критику — он и сам понимал, что все не так гладко. Вот только вместо слов он получил разбитый объектив. Больше Квентин с ним своими достижениями не делился.
И вот, уехав из Риверсайда семнадцать — плюс/минус пять — лет назад, получив в спину заверения, что в жизни он ничего не добьется, Квентин останавливается перед домом, в котором провел детство. Сощуривается, видит на веранде отца, состарившегося на тридцать лет вместо положенных пяти, и не находит слов. Так странно и жутко. Тот хлопочет на веранде, пересаживает цветы, и кажется безобидным стариком, который и мухи не обидит.
Квентин думает, что в этом они похожи. Он поднимается на крыльцо ухоженного дома, отмечая резкий контраст с собственным жильем, и смотрит на отца. Тот замечает его будто с неохотой, поднимается на ноги. Смотрит так, будто увидел призрака, которому не рад, и наконец скрипучим голосом говорит:
— А, вернулся.
Это почти трогательно. Хотя бы то, что он не сразу возвращается к цветам и земле, разглядывая сына пару минут. Квентин молчит, не ожидая большего. Его хотя бы пускают в дом.
Чем дольше они разговаривают, тем больше Квентину хочется сбежать и найти способ отмотать время назад. Ему кажется, что это возможно, а еще начинается запоздалая мигрень. Особенно, когда отец ведет его на кладбище.
Со стороны Квентина было бы лицемерно говорить, что он помнил мать. Он помнил свою злость на нее: в детстве он был уверен, что если бы Генриетта умерла не так рано, отец был бы меньшей сволочью, но что уж теперь. Он смотрит на ее ухоженную могилку, слушает бормотание отца, и с горькой иронией думает, что тут-то уж ничего не поменяется, неважно, пройдет пять или пятьдесят лет: мать по-прежнему в земле, а он для отца никто. Но даже эта стабильность немного успокаивает. Лучше, чем ничего.
27.
Он возвращается в Нью-Йорк через три дня. Элмор милостиво дал ему денег — взаймы, разумеется. Квентин предпочел бы взаймы поджечь его дом, но не до того. Нужно решать проблемы, вставать на учет, разбираться с жильем. Начинать жизнь заново, будто он только вышел из школы, а не на середине четвертого десятка. Заново. Заново. Все заново.
На прошлой неделе он работал в креативном агентстве — сегодня его не существует. Вместо работы у него появляется временное пособие и очередь на жилье. В иной ситуации Квентин бы скривился и сделал все сам, с нуля, но сейчас из него будто выкачали всю энергию. Будто он не знает, что делать.
На следующей неделе объявляют траур по спасителям земли. Тони Старк во главе всего. На планете царит хаос, но мы, конечно же, найдем время для почестей павшего героя. Это тоже кажется смешным.
Квентин не приходит на поминальную службу. Весь город приходит, толпится на Таймс-Сквер, ожидает речи Президента. Благодарности. Почестей. А он вот сидит в предоставленной ему комнате и смотрит прямую трансляцию. Железному Человеку устанавливают памятник посреди города.
Второй раз его выбросили из жизни — и второй раз в этом замешан Старк. Квентину, может, и не хочется, но так приятно скидывать ответственность на другого. Он видит, как задыхается сейчас мир, видит, сколько боли принес весь этот фарс. Он бы предпочел быть мертвым, как и бóльшая часть вернувшихся. До болезненного смешно.
Странно подумать, но в мире с необычайной скоростью разворачивается жизнь. Все набирает обороты, люди включаются в работу и происходящее. Возобновляют работу заводы, продолжается производство, загрязняется атмосфера, короче, все заняты общим делом.
Квентин смотрит на все это под навесом кофейни и тянется за сигаретой. Не курил с универа, а тут, видимо, решил наверстать упущенное: шестая пачка за три недели. Ему кажется, что легкие уже насквозь прокоптились, затянулись чернотой, но так как будто бы легче. Вот бы сдохнуть.
— Я думала, ты не куришь.
Квентин задерживает дыхание, когда слышит знакомый голос. Небольшой якорь, возвращающий в нормальную жизнь. Он поднимает глаза, видит молодую женщину, стряхивающую капли дождя с закрытого зонтика. Ее зовут Виктория, и он ее не видел три года.
— А я думал, ты не пьешь кофе, — он приветствует Викторию дружелюбнее, чем мог бы.
— В хорошей компании это правило отменяется. Кстати, компании я лишилась, и ты можешь побыть альтернативой.
Квентин усмехается, открывает ей дверь, пропуская внутрь. Не может смотреть на людей, которые радуются своей гребаной жизни, но внезапный ужин из кофе и сэндвичей не так уж и плох.
— Как идут дела в Индастриз? Я слышал, Поттс взяла все в свои строгие руки, — спрашивает он, после короткого обмена формальными репликами, кто и что делал в происходящей неразберихе. Сноу вернулась к родителям, а в целом такой же дурдом, как и у него. Но выглядит она не в пример жизнерадостнее.