— Конечно.
Питер безучастно качает головой. Квентин ему много всего говорит, много льстящего, много плохого, но он разбирается. Жизнь заставила.
— Иди, тебя заждались, — снисходительно говорит Питер, изучая взглядом бессмертные огоньки на горизонте. Чувствует взгляд Квентина, чувствует непонятную эйфорию. Возможно, он ближе к истерике, чем думает.
Квентин хмыкает, поднимается на ноги. Прямо над бесконечной пропастью. Питер косится на него, словно ждет, что Бэк сиганет вниз. Слишком большую услугу окажет.
— А, черт с ним. Не могу смотреть на твою грустную мордашку, — заявляет Квентин, вызывая искреннее удивление на лице Питера. Смотрит на него сверху вниз, перекатывая мысль на языке, и весело подмигивает.
— Заглянем в бар?
========== 12. ==========
12.
Квентин лежит без сна, опять и снова. В последнее время обуревают разные мысли, изъедают незамутненный разум червями. Квентин не склонен обдумывать все по сто раз, но бодрствует уже не первую ночь.
Рядом Питер. Спит в его одежде. Утром будет завтракать за его столом в его доме. И это все еще не отношения. Они проводят время рядом, раздражают, изничтожают друг друга. Квентин в первую очередь — Питер поддается ему цепной реакцией. Квентин и рад бы сказать, что не понимает его мотивов, но ведь все очень просто.
Питеру не хватает любви. В любом из смыслов. Тепла, заботы, поддержки. Неудивительно, при такой истории, вот он и тянется к Бэку который проявил все это однажды. Сделал вид, что Питер ему важен. Беспокоился о нем, переживал, завлекал. Первичное сильнее, вот Паркер и верит, видит лучшее во всем.
Не видит, что на самом деле Квентину плевать. С этой мыслью он живет, поднимается на ноги, выходит из спальни. Сам дозволил вторгнуться в личное, терпит в собственной квартире. Паркер отчего-то считает, что у него есть на это право.
Не упрекать же Питера во влюбленности в очередной раз. Кому не хочется быть нужным? Тем более в семнадцать лет. Пусть даже иллюзорно. Квентину тоже хотелось в свое время. С возрастом начинаешь относиться к таким вещам по-другому. Тепло заменяется случайными встречами на одну ночь, долгими разговорами, совместными поездками. Он бы никому не позволил оставаться на ночь, прижиматься ночами. Дело даже не в осторожности, ему не до этого. Не хочет, чтобы кто-то возился подле него.
Об этом Квентин думает, вдыхая холодный воздух, высовываясь из окна. У него хороший район. Такие называют приличными. Он живет в квартире с панорамными окнами и большим холлом. Да и вид приятный. Много-много огней и немного звезд. Они иногда просвечивают.
К месту Квентин тоже не привязан, может в любой момент исчезнуть отсюда. Высокая мобильность. Он не всегда был таким. Просидел десять лет в компании, уверенный, что никуда от этого не денется и все себе обеспечил, но что-то пошло не так. Зашел в кабинет доктора здоровым — вышел со справкой. А может и доктора никакого не было и все это игра больного воображения.
Из недр обители доносится шорох. Что и требовалось доказать. Проснулся. Было бы проще, оплетай он Квентину мозги паутиной, но Питер делает хуже, он вплетается в его жизнь. Это бесит. Тот подкрадывается, зная, что его могут прогнать, осторожно тянет его за край футболки. Питер-Питер-Питер. Не к тому тянешься.
— Иди спать, — говорит он хлестко. Не может объяснить почему злится, если ему все равно. Спугнуть хочет, вынудить уйти. Насовсем, наверное.
Питер к этому привыкает, терпит. Квентин не пытается быть лучшей версией себя, больше не пытается. А Питер не отлипает. Поначалу казалось, что строит из себя героя, приносит очередную жертву. Только Квентин уже перешел все воздыхания и попытки исправиться. Да и зачем? Он знает, что делает, нашел призвание, если так можно назвать. Ни перед кем не оправдывается — и точно не перед пацаном, оказавшимся в его постели.
Питер медлит. Квентин разворачивается, чтобы отвадить его от себя в нужном направлении, но не успевает. Паркер приподнимается на носках и крепко его обнимает. Забирается паучьими лапками в самое сердце, раздирает ребра. Он теплый, практически горячий в контраст с улицей, согревает, укутывает объятиями, не спрашивая, нужно оно вообще или нет.
Квентин замирает, переворачивает в голове бесконечные размышления, но Питер никуда не исчезает, ограждает собой от всего мира. И с этим осознанием Бэк ничего не может поделать. Обнимает Питера в ответ, утыкается носом в растрепанные волосы. Быть нужным хочется не только в семнадцать лет, это точно.
========== 13. ==========
13.
— Почему я постоянно вытаскиваю тебя из полного дерьма?
— Потому что ты только и делаешь, что трусливо смотришь на все со стороны?
Питер задыхается, кашляет, вылезая из пролива, но выдыхает вопрос в порыве злости, после чего обессиленно валится под ноги Квентину. Он похож на взъерошенного и мокрого щенка под хозяйским взглядом. Бэк смотрит на него свысока, недовольно сложив руки на светящейся броне.
— Это называется наблюдением. У некоторых людей хватает мозгов не бросаться в бой, а действовать исподтишка.
Ярость от его наглости придает Питеру сил и помогает подняться вначале на колени, а затем на ноги, содрогаясь от холода. Вода в Ист-Ривере обдавала холодом заканчивающейся зимы.
— Ты и пальцем лишний раз не пошевелишь, чтобы что-то сделать! — толком не отдышавшись, бросает Питер в лицо Квентина обвинения, зная, что они правдивы.
— Я что, виноват, что наемники решили в бой рваться место разговоров? Тем более, я тебе помог выбраться.
— После того, как меня скинули в воду.
— Не так важно. Хочешь, чтобы я участвовал в бою? Пойдем, снимем костюм с твоего мертвого папочки, и я с удовольствием…
— Заткнись, Квентин! — голос Питера звучит не столько уверенно, сколько разъяренно. Эффект нулевой, Бэка не пробирает, он только искривляет губы.
— Тебе стольким вещам нужно научиться. Например, осознанию, что никто тебя не спасет в подходящий момент. Ты должен рассчитывать исключительно на себя. И лично я не собираюсь подставляться под удар ради тебя.
Питер ненавидит его в эту секунду, возможно, как никогда раньше. На Квентине ни царапинки, даже плащ не примялся. У Питера ободрано предплечье и кровоточит щека. Сердце тоже.
По сути Квентин прав, но Питер никогда этого не признает. Он отворачивается, окидывая взглядом горизонт. Вспоминает, что холодно.
— Карен, обогрев.
— Отменено. Необходим перезапуск из командного блока.
У Питера разрывается что-то в ребрах, так же ощутимо, как и жесткий удар об воду пятью минутами ранее.
«Я все встроил в твой костюм».
— Вперед, русалочка, подвезу тебя домой.
Питер едва улавливает привычные скабрезности, которые насмешливо выливаются из Квентина. Глаза застилает мутной пленкой, и в мозг впивается единственная, такая важная сейчас мысль.
— Я не могу высушить костюм.
Питер едва шевелит губами, озвучивая это вслух.
— Что ты бормочешь?
Квентин его еще раз окликает, Питер не уверен. У него саднит в ребрах, и он не замечает, как оседает на землю под гнетом осознания.
Тони умер. Вместе с ним умирают изобретения. Марков разобрали, разодрали на кусочки агенты Щ.И.Т., его разработки канули в небытие или расплылись в чужой памяти. Все приходится прошивать заново, собирать мозаику, основываться на прошлом. Здравым умом Питер понимает, что дома все поправит, что это несерьезно. Страшно то, что когда-нибудь от его костюма ничего не останется. Как и не останется напоминаний о Тони Старке, будто его и не существовало.
— Паркер, у меня не то настроение, чтобы сидеть с тобой здесь всю ночь. Я пошел.
Голос Квентина ничего в Питере не трогает. Это не устрашения ради, так и есть. Квентин далеко не тот человек, который будет о чем-то по-настоящему беспокоиться. С ним не поговоришь, не выговоришься, ему не поплачешься в жилетку по понятным причинам. Он может притвориться хорошим слушателем, но Питеру это не нужно. Ему нужна искренность, несмотря на то, с каким завидным упорством он противился заботе, вскидывался от любой поддержки. И далеко не так представлял самостоятельное плавание.