Многие записи зависели от темперамента летописца, от игры его воображения или от общей осведомленности в исторической обстановке. Между строк в летописи скорее можно прочесть общий настрой, сопровождавший то или иное событие. Здесь в летописи звучит явная издевка московского летописца над рязанцами, самоуверенность московита.
Вместе с тем не князь Олег обвиняется в произнесении хвастливых речей. Так что мы вправе считать, что летописец передавал настроение рязанцев, которые могли, помня об успехе под Лопасней, подтолкнуть своего князя на новое выступление против Москвы.
Князь Димитрий сам не пошел на Рязань приводить ее в чувство, а послал своего воеводу Димитрия Михайловича Волынского, выдающегося русского полководца того времени.
Димитрий Волынский разбил рязанские полки. "Тщетно махали рязанцы веревочными и ременными петлями, они падали как снопы и были убиваемы, как свиньи. И так Господь помог Великому князю Димитрию Иоанновичу и его воинам: одолели рязанцев, а князь их Олег Иоаннович едва убежал с малою дружиной".
Ременные и веревочные петли, арканы, скорее свидетельствуют не о том, что рязанцы переняли этот вид оружия у ордынцев, а вообще о плохом вооружении рязанского воинства сравнительно с московским.
Для чего применялись арканы и, точнее, против кого? Против воина на коне с легким вооружением и легкими доспехами арканы успеха, как правило, не достигали.
Не применялись они никогда против пехотного строя. Это оружие достигало эффекта только против тяжеловооруженного всадника, закованного в латы, на коне, защищенном панцирем.
Отсюда мы могли бы заключить, что московское войско становилось регулярным, хорошо вооруженным воинством, его конный строй просто сметал плохо вооруженных всадников и не подготовленную к отражению тяжелых латников пехоту.
Битва при Скорнищеве, верстах в пяти от Переславля, раз и навсегда показала Олегу Иоанновичу, что с Москвой ему отныне не тягаться, а надо дружить.
Верность дружбы в тех условиях определялась только соотношением сил: слабый был вынужден быть верным сильному.
Олег после битвы бежал из стольного города, этим не замедлил воспользоваться его соперник князь Владимир Про-нский. Он сел на рязанском столе. Олег убежал в Орду, заручился поддержкой ордынского темника Салахмира, вернулся в Рязань с ордынской дружиной. Владимир Пронский без сопротивления ушел из Рязани.
Темник или мурза — это еще не хан, московский князь мог вмешаться в распрю пронского и рязанского князей и выступить в защиту Владимира Пронского против Олега Рязанского даже и в Орде.
Но Димитрий Иоаннович не счел нужным это делать, полагая, что в распре с Москвой виновен не столько князь, сколько рязанские бояре, и на этот раз поддержал побежденного его войском Олега.
Он не мог не видеть, что рязанцы не желают иметь на столе пронского князя, что Олег личность значительная и лучше иметь его союзником, чем врагом, тем более что Москву тревожила Тверь в большей степени, чем Рязань. Димитрий Иоаннович примирил рязанского и пронского князей и заключил оборонительный и наступательный союз с Олегом.
До нас текст этого договора не дошел. Однако на него имеются ссылки в договорных грамотах, заключенных позже Димитрием Иоанновичем с Ольгердом (1372 год) и Михаилом Тверским (1375 год). Договорная грамота с Ольгердом в числе союзников московского князя упоминает Олега Рязанского и Владимира Пронского. Грамота с Михаилом тверским обозначает Олега Рязанского великим рязанским князем и устанавливает его третейским судьей между Москвой и Тверью.
Сообщений о вражде или усобице между Олегом и Димитрием в летописях более не появляется. Мало того, летописи сообщают, что Москва встает на защиту Рязани от ордынских набегов.
Первый большой набег ордынские князья совершили в 1373 году. Они пожгли и разграбили волости Рязанского княжества и ушли, лишь только им стало известно, что из Москвы на помощь Рязани выступили московские полки.
Но Димитрий Иоаннович и его двоюродный брат Владимир Андреевич Серпуховской на этот раз опоздали. Они не увидели даже хвостов ордынских коней.
В 1377 году совершил весьма ощутительную диверсию против русских княжеств некий царевич Арапша. Сначала он двинулся на Нижний Новгород, войско московского князя попыталось остановить его движение на реке Пьяне. Однако при войске не было ни Димитрия Иоанновича, ни его прославленного воеводы Димитрия Волынского.
Московские воеводы проглядели движение войск Арапши, внезапным налетом он их разбил, пограбил Нижний и кинулся на Рязань. Пока Димитрий собирал войско, Арапша успел взять Рязань и разграбить город. Сам Олег едва спасся, израненный стрелами. Думаю, что и это обстоятельство не могло отложить в душе Олега симпатии к ордынским захватчикам.
На владения московского князя Арапша покуситься не посмел, для отмщения Орде сил у рязанского князя не было.
Хан Мамай, фактический глава Орды, разгневался за эту робость на Арапшу. Арапша был убит в Орде, а в 1378 году Мамай послал темника Бегича наказать московского князя и привести его в полное подчинение.
Олег сообщил Димитрию о движении ордынского войска на Рязань, его лазутчики донесли, что на этот раз движется сильное войско, что это не просто грабительский налет.
Бегич двигался очень быстро. Димитрий не успел собрать ополчения со всей земли, некогда было приглашать и соседних князей. Он двинул навстречу московские полки, призвав на помощь дружины Олега и дружины пронских князей.
Встреча произошла на рязанской земле на берегу реки Вожа. Бегич потерпел полное поражение. Почти все, кто с ним пришел, полегли на поле боя. Мамай тут же собрал войска, которые оказались у него под рукой, и кинулся на Русь.
Ему удалось разграбить лучшие города Рязанского княжества, не двинуться на русское войско, стоявшее на Оке преградой к Москве, он не решился и отступил.
Олег вернулся к разоренной земле. Летописец сообщает, что надо было заново строиться, "понеже вся земля бысть пуста и огнем сожжена".
Не это ли могло породить симпатии у Олега к Золотой Орде?
Оставалось только от ненависти сжать зубы и ждать часа для мести, ждать часа освобождения от этих злых бедствий. Наверное, не меньшую ожесточенность к врагам испытывали и рязанские бояре, и рязанские служилые люди, все население рязанского края.
И никто не сомневался, что избавление от этих грабежей и смертоубийств может принести только прочный и надежный союз с Москвой.
Между тем из Орды поступали тревожные известия.
Мамай скликал войско со всех своих земель, приглашая для похода на Русь и наемников: не только из числа степных племен, но и генуэзцев из Кафы. Орда поднималась всей своей силой.
Мы приближаемся к тем решающим событиям, позиция в которых Олега Иоанновича и вызвала обвинение его в черной измене общенациональному движению за освобождение от ордынского ига.
Олег к тому времени достаточно даже и лично испытал, что такое Орда, теперь же он знал, что за Вожу, на которой его дружины сражались в одних рядах с московским войском, милости от Мамая ему не ждать.
Несколько иначе могли рассуждать рязанские бояре, им могло показаться, что каким-то образом можно откупиться от ордынского гнева. Они могли, наконец, рассчитывать и на простейшее для них решение: на отстранение Олега. Таких примеров во взаимоотношениях с Ордой было достаточно.
Перед Олегом встала дилемма: либо незамедлительно выступить с дружиной в Москву и присоединиться так к войску Димитрия, тем самым отдав на полное разграбление рязанскую землю, или, ловко маневрируя, усыпить бдительность Мамая и отвести его первый удар по рязанской земле до прихода к месту возможной битвы войск Мамая и Димитрия.