– Ну простите! – развел руками певец. – Но я действительно написал несколько вариантов и, между прочим, первый стал петь эту песню с эстрады. Еще в годы застоя, у меня были большие неприятности…
– Да ладно уж, – махнул рукой Виктор. – Славик Арцеулов – человек необидчивый. Может, познакомитесь еще… И что дальше?
– Я спел, потом мы выпили. И тут рядом оказалась Алия. Обворожительная, я вам скажу, женщина, но что-то в ней есть такое… Она спросила, знаю ли я князя Виктора Ухтомского, то есть вас, а потом велела держаться от вас подальше, потому что вами и вашими друзьями скоро займутся. Так и сказала – займутся! Вы представляете, господа?
– Очень мило, – хмыкнул князь. – Чем я прогневил эту мадемуазель?
– Она сказала, что у вас есть очень опасный приятель, у него тоже странная фамилия… французская…
– Келюс, – тихо подсказал Ухтомский, и певец согласно кивнул:
– Да… Алия что-то еще говорила о какой-то крови. Кто-то у кого пил кровь, представляете, господа? Ужас!
– А что это Алия с вами разоткровенничалась? – недоверчиво поинтересовался Ухтомский.
– По-моему, она курит какую-то дрянь или даже колется. Вот ее и понесло. А потом к нам подошел этот капитан, отвел Алию в сторону, затем вернулся и велел мне молчать, иначе… иначе…
Звездилин умолк, пугливо поглядывая по сторонам.
– Какой-то бред! – нарушил молчание Киселев. – Но, господа, может, все-таки заявить в милицию?
– Не надо! Не надо милиции! – Певец побледнел. – Это страшные люди! Если они узнают, что я рассказал вам…
– Успокойтесь, товарищ Звездилин, – веско проговорил Ухтомский, и тот затих. – Мы благодарим вас за ваш, э-э-э, смелый поступок, но держитесь, прошу вас, с большим достоинством!
Получив очередной выговор от беспощадного штабс-капитана, певец окончательно скис.
– Это не бред, Александр Александрович, – продолжал князь, обращаясь к Киселеву. – А если и бред, то лишь отчасти.
– Да, – согласился Мик. – Спасибо за предупреждение, господин Звездилин. Александр Александрович, где тут у вас телефон?
– У дежурной. Господин Плотников… Господа! Если это так серьезно, то, может, я могу чем-то помочь?
Плотников лишь пожал плечами и направился к выходу, где на столе дежурной дремал телефонный аппарат. Тем временем Звездилин, пробормотав что-то о расстроенных нервах, поспешил откланяться. Через несколько минут Мик вернулся. Ухтомский вопросительно взглянул на него, но тот покачал головой:
– Николая нет дома. Я звонил Лиде, они ушли гулять. Лида взяла с собой этюдник…
– Вот незадача! – огорчился Виктор. – Это, право, даже не героизм, это называется несколько по-другому. Знать бы, где они!
– Где? – Мик задумался. – Раньше она ходила на этюды в… Сокольники, кажется. Мне Келюс говорил…
– Надо ехать, – решительно заявил Ухтомский, вставая.
– У нас дела, – тихо напомнил Плотников, и штабс-капитан, нерешительно постояв, опустился на место. Мик достал записную книжку, быстро перелистал странички. – Вот что, Виктор. Поезжайте сами и решайте без меня. Думаю, справитесь. А я возьму такси и смотаюсь в Сокольники. Может, мы паникуем, но после всего, что случилось… – Господа! – вмешался Киселев. – Прошу располагать мною по вашему усмотрению. У меня машина на стоянке. Кроме того, если надо будет кому-нибудь… э-э-э… укрыться, моя фазенда в вашем распоряжении. Это далеко – километров сто отсюда, глушь страшная, никакая собака не найдет.
Мик секунду раздумывал, затем, решившись, кивнул Ухтомскому и вместе с Киселевым направился к выходу. Уже сев в автомобиль Александра Александровича – старый потрепанный «жигуленок», – Плотников вынул из кобуры наган и проверил патроны. Прокрутив пару раз барабан и убедившись, что все в порядке, он не стал прятать оружие, положив его на колени. Киселев лишь покосился на наган и, не сказав ни слова, повернул ключ зажигания.
Келюс и Лида действительно были в парке, в котором прошлой осенью девушка встречалась с Фролом. Именно тут, в нескольких метрах от остановки, девушка увидела мчавшуюся прямо на нее черную громаду грузовика, и Николай удивился, отчего она решила приехать именно сюда.
В последнее время Лида сильно изменилась. Как-то она, словно между прочим, попросила Лунина научить ее пользоваться браунингом. Келюс отделался нравоучительной фразой о вреде шуток с огнестрельным оружием, но понял, что курносая художница не шутит. Сам он с оружием расстался, понимая, что тех, кто убил Фрола, теперь уже ничто не остановит. Последние дни Келюс потратил на перепечатку подробного отчета о всем виденном, куда был добавлен анализ документов из партийного архива и комплект фотокопий. Материалы, собранные в папку, ждали своего часа в ящике стола. Как раз сегодня Николай собирался позвонить по секретному телефону. Выхода не было – ни ему, ни Мику не под силу тягаться с теми, кто методично обкладывал их маленькую когорту.
Августовский день дышал жарой, и Келюс был в одной рубашке. Обычно он, несмотря на лето, носил куртку, чтобы скрыть спрятанный в кобуре под мышкой браунинг, но в этот день жара была какая-то особенная, и Лунин оставил куртку в квартире художницы, положив пистолет в этюдник. Он догадывался, что рисовать девушка не собирается. Действительно, в этот день Лида даже не притронулась к краскам. Они не спеша прогуливались по пустынным аллеям в редкой тени молодых невысоких кленов и молчали. Келюс, по давней привычке, думал завязать легкую беседу ни о чем, но сегодня художница была, как никогда, неразговорчива.
…О Фроле они больше не говорили. Стоило Лунину упомянуть о нем, как Лида мгновенно умолкала.
Они в который уж раз мерили шагами аллею, когда девушка внезапно попросила еще раз описать внешность Сиплого и Китайца. Лунин без всякой охоты начал вспоминать. Китайца он помнил прекрасно, но Сиплый по-прежнему оставался темным силуэтом в пальто и глубоко надвинутой на глаза шляпе. Художница слушала внимательно, чуть закусив губу, а затем поинтересовалась, где, по мнению Николая, она могла бы встретить кого-либо из этих двоих. Келюс принялся втолковывать Лиде очевидную истину, что в одиночку ей никак не справиться, и эту войну надо вести всем вместе. Девушка ничего не ответила, помолчала, а затем тихо сказала, что Фрол действовал один. Николай хотел .вновь возразить, но понял, что Лиду не переубедишь.