Василий Григорьевич сделал маленькую паузу и повернулся к Генке:
— Прекрасно! — воскликнула Людмила Ивановна.
Впереди голубовато мерцали горы. По их вершинам широко шагал красавец Орион, и звезда Бетельгейзе издалека светила своим древним светом.
— Хорошо! — сказал Церендорж, пожевав губами, словно пробуя стихи на вкус. — Хорошо! — и улыбнулся. — Только нужно сопрать черепки!
— Сначала надо найти, — подумала вслух Светка. — А где? — И она подбросила на ладошке маленькое обо из блестящих камушков.
Василий Григорьевич повернулся к Вике и молча посмотрел на неё: «Ну что? Будем собирать улыбку?»
Вика тоже ничего не сказала, а только ответила улыбкой: «Разве вы не видите сами?» Ей было необыкновенно хорошо оттого, что она чувствовала, как чутко дышит эта бесконечная пустыня, как живут и прислушиваются к звёздам эти старые горы, и оттого, что где-то на глубоком донышке этой гобийской ночи они сидят такой дружной экспедицией у маленького, как пионерский значок, костра и думают, и читают стихи. Все вместе. Все свои!
Вике стало грустно — до слёз! — оттого, что эта ночь должна была кончиться, а костёр — угаснуть.
Становилось прохладно. И Коля спросил у Вики:
— Накинуть куртку?
Вика едва заметно кивнула. Но Церендорж замахал руками:
— Псё! Псё! Пора спать! Заптра польшой день, польшая дорога и, может быть, польшие осколки…
МЕЛКИЕ НОЧНЫЕ ПРОИСШЕСТВИЯ
В юрте было тихо. От стен исходило мягкое войлочное тепло и всё окутывало дрёмой. Чему-то усмехался во сне Бата. Рядом Василий Григорьевич вдруг пробормотал: «Жил отважный…», вздохнул и нырнул глубоко-глубоко…
Но через час-другой в открытую дверь из ущелья потянул холодный снежный воздух. Вика почувствовала, что дрожит, и услышала, как кто-то заботливо поправил на ней одеяло.
Светка сказала во сне:
— Подвинься… Я тоже хочу к костру! — И вдруг недовольно заворчала: — Ну что такое? Какой ещё звер прошёл по моим ногам?
Кто-то бросился к выходу — и всё затихло.
В дверь влетали лучи янтарного света и освещали повязанную косынкой голову Людмилы Ивановны, чёрный Светкин затылок, будто монгольская луна присматривала, хорошо ли спят её гости, и довольно улыбалась: сайн, сайн…
Но вдруг в юрте что-то случилось. Все разом дёрнулись, кто-то спросонья крикнул: «Кровать!», хотя никаких кроватей не было.
Земля, словно на роликах, качнулась и вернулась на место… Потом второй, третий раз.
Светка на четвереньках поползла по кошме к выходу.
— Что ето?! — спросила она.
— Шуточки Церендоржа, — сонно пробормотал Василий Григорьевич.
Но Церендорж, потирая глаза, возразил:
— Почему? К этому я никакого отношения не имею.
Землетрясения в его чудесах предусмотрены не были.
— Может быть, переберёмся подальше от гор? — спросила Людмила Ивановна тревожно: юрту тряхнуло ещё раз.
— А, бивает! — сказал Церендорж, поворачиваясь на другой бок.
Светка выглянула наружу, и из-за двери раздался её вопль:
— Ой, что ето?!
Все сорвались с места и увидели возле юрты острые трёхпалые следы, впечатанные в щебень.
— Динозавр! — крикнула Людмила Ивановна. Она подпрыгивала на одной ноге и в суете не могла найти свои туфли.
— Фонарь! — прошептал Василий Григорьевич.
Этого не могло быть, но это было!
В щебне, один впереди другого, шли совершенно отчётливые следы.
Бата включил фары, лучи резанули по ущелью — и вся экспедиция увидела впереди Генку, который прикрывал глаза от света.
— Что ти там делаешь? — сказала Светка, а Церендорж весело захихикал.
Зачем было спрашивать, если и так всё было видно: Генка прикрывал глаза белой туфлей, острые носки которой точно совпадали с когтями динозавра. Физик фабриковал ложные научные факты!
— Ну знаете! — обиженно сказала Людмила Ивановна.
— Этим и занимаются астрофизики? Какие глупости! — Светка пожала плечами и вздохнула: — Ну ладно, печатал бы себе следы. Так зачем ещё было толкать землю? — И под общий хохот она полезла в юрту.
ТАИНСТВЕННОЕ СЛОВО
Проснулась Вика раньше всех.
Она сунула ноги в лодочки, выбралась наружу и улыбнулась.
И юрта, и долина, и горы наполнялись сочным розовым светом. Словно раскололи только что созревший арбуз. У юрты, под машиной, у костра вспыхивали десятки ярких камушков, будто тоже радовались утру.