Моему взгляду открылась богато обставленная комната, на стенах которой висели ковры с изображениями драконов, богов и демонов. Освещали ее свечи. Их неровный свет рождал золотистые тени. На шелковых подушках и диванах расселась странная разношерстная компания — солидные купцы и чиновники бок о бок со злодейского вида оборванцами, явно походившими на головорезов. Я узнал речного пирата, за которым последовал, и догадался о причине, по которой пользовались подземным ходом. Через туннель в этот дом приходили преступники, которые навлекли бы подозрение на Дом Дракона, если бы пришли в него открыто. Всего здесь собралось человек сорок, все восточного происхождения, в основном китайцы, но я заметил нескольких полукровок и малайцев. Все они сидели, глядя на возвышение в другом конце комнаты.
На возвышении сидел сам Йотай Юн — худощавый старик со злым ястребиным лицом, а рядом с ним — высокий человек в темном одеянии, чье лицо скрывала черная маска, — тот самый монах-лама! Значит, он не был мифом. Я внимательно посмотрел на него и невольно содрогнулся — Зло обволакивало его, словно аура. Тут Йотай Юн поднялся во весь свой огромный рост и заговорил. Слушатели ловили каждое его слово. Его звучный голос наполнял комнату. Содрогаясь от отвращения, я слушал, как с его губ потоком текли богохульства на великолепном китайском языке. Проповедовал он мятеж, грабежи и кровопролитную войну! Смерть всем иностранным дьяволам, да и тем местным, кто встанет на пути!
Насколько я понял, он был пророком зловещей религии — культа дьяволопоклонников, о самом существовании которого не может и помыслить большинство белых людей. Культ этот был древним, страшно древним, очень и очень давно первые пророки его появились в сумрачных черных горах Востока. Чингисхан склонялся перед жрецами этой секты, точно так же, как Тамерлан и, за много веков до них, сам Аттила. А теперь ужасный культ, который много тысяч лет дремал в монгольской степи, пробудился. Он протянул щупальца к сердцу Китая, жаждая крови новых жертв.
Его последователям, говорил лама, предстояло проложить путь к созданию новой империи. Им следовало забыть ложные учения Конфуция, Будды и богов Тибета, которые позволили своим народам попасть под иго белых дьяволов. Да поднимутся они под предводительством пророка, посланного им древними, и тогда великий Ктулху приведет их к победе. Точно так же, как Чингисхан попрал весь мир копытами своего коня, так и они погонят прочь белых дьяволов и создадут новую, желтую империю, которая просуществует не одну тысячу лет.
Пророк призывал своих последователей к убийствам и грабежам, разжигая их ненависть. Его безумие захватило души остальных злодеев, которые начали подпрыгивать и завывать, словно стая бешеных собак. Потом жрец изменил манеру речи. За внешне благоразумными высказываниями таилась еще большая опасность. Время еще не пришло, говорил он; многое еще предстоит сделать. Следует завербовать новых сторонников и запастись терпением. Кровавое безумие, охватившее присутствующих, отступило… Они обсуждали планы, говорили о том, как завербовать, обучить своих сторонников методам тайной войны, как устроить засады, убийства неугодных соплеменников.
Я слушал с ужасом, представляя себе, как далеко может зайти это безумие. Китай всегда был пороховой бочкой, лишь ждущей спички. Неведомый жрец обладал властью, умением убеждать. Без всякого сомнения — он был очень сильной личностью. Я ощутил слабость, представив себе кровавые события, которые произойдут в случае внезапного мятежа. Китай только на первый взгляд мог показаться спокойным, дремлющим. Однако, стоит разгореться восстанию, и по улицам древних городов потекут целые реки крови. Внезапное восстание вполне может уничтожить верные правительству войска. После этого орды недовольных и бандитов присоединятся к мятежникам. Иностранцев истребят в первую очередь, всех до единого.
Подобный бунт, естественно, потерпит поражение. Мировые державы пошлют войска, чтобы защитить своих граждан и свои интересы. Мятежники будут жестоко наказаны, а головы монаха и Йотая Юна выставят на Пекинской Башне. Но до этого погибнут многие — и белые, и китайцы. Мысль о том, сколько пострадает людей и какой ущерб понесет страна, была невыносима.
Тут в комнату ворвался китаец с горящими глазами — очевидно, тот, кто спускался по лестнице в подземелье. За ним, с лицом, искаженным яростью и страхом, появился тот, кто стерег вход в туннель. Они стали говорить что-то Иотаю Юну на ухо, и глаза того вдруг заблестели так, что охранявший вход побелел. Он что-то быстро сказал ламе, тот кивнул и уселся, а Йотай Юн поднялся и спокойно промолвил: