Эта странная процессия остановилась перед нами, и мы уставились на них — девушка-воин с все еще занесенным топором, пауни, пешие и конные, раненые и я, привставший на колено. Кончита, неожиданно почувствовав опасность, отчаянно выкрикнула приказ. Она, забыв обо мне, шагнула вперед, размахивая топором. Когда пауни приготовились к атаке, человек с перьями грифа в волосах ударил молотом в диск, и на нас, словно невидимая пантера, обрушился страшный грохот. Он походил на удар грома и звучал столь громко, что казался почти осязаемым. Кончита и пауни рухнули как подкошенные. Лошади их взвились на дыбы и рванули прочь. Девушка покатилась по земле, крича от боли и зажимая уши. А я был Железным Сердцем, команчем, и звук не мог испугать меня.
Я одним прыжком вскочил с земли с ножом в руке, хоть череп мой, казалось, раскалывался от этого ужасного звука. Я метнулся к тому человеку, кто носил головной убор с перьями грифа, целя ему в горло. Но мой нож так и не впился в его тело. Снова он ударил в ужасный гонг, и звук сразил меня, словно удар могучего воина, отшвырнув как тряпичную куклу. И в третий раз молот коснулся гонга. Казалось, земля и небо раскололись надвое от оглушающего звука. Я упал на землю, словно сраженный палицей.
Когда я снова смог видеть, слышать и думать, то обнаружил, что руки у меня связаны за спиной, а шею стягивает сыромятный ремень. Мне велели подняться, а затем погнали к зданию, напоминавшему пуэбло. С Кончитой и ее пауни поступили точно так же, за исключением одного тяжелораненого. Ему перерезали горло его же ножом и бросили к остальным мертвецам. Один из пленивших нас поднял топор, что я выволок из типи, и стал с любопытством его разглядывать, а потом забросил себе на плечо. Чтобы проделать это, ему пришлось взяться за рукоять обеими руками.
Спотыкаясь, побрели мы к зданию. Время от времени нас подгоняли, щелкая сыромятными плетьми. Но больше всего доставалось Кончите. Человек, который вел ее, постоянно грубо дергал за веревку, стоило девушке чуть замедлить шаг. Пауни пали духом. Они были самыми воинственными из всего своего племени и принадлежали к ветви, которая жила у истоков Симаррона.
Здание (Железное Сердце именовал бы его вигвамом или пуэбло) стояло на небольшом возвышении, окруженное стеной, в которой зияли ворота. На одной из плоских крыш, поднимавшихся ярусами, мы увидели фигуру, закутанную в мантию из блестящих перьев. Человек в мантии властно махнул рукой, затем величественно проследовал к дверям и исчез.
Столбы ворот были бронзовыми, с резными изображениями пернатого змея, при виде которого пауни содрогнулись и отвели взгляды. Как и все индейцы прерий, они помнили об ужасах прошлого, когда великие и страшные царства далекого юга воевали с дикарями далекого севера.
Нас провели через двор. Поднявшись по бронзовой лестнице, мы очутились внутри строения, и всякое сходство с пуэбло исчезло. Некогда подобные дома высились в больших городах среди переполненных змеями джунглей далекого юга. Тогда же в наших душах зашевелились отзвуки древних легенд.
Мы вошли в просторное круглое помещение с отверстием в куполе, откуда струился сумрачный свет. В центре высился черный каменный алтарь с желобами по краям. Перед ним на троне из человеческих костей, заваленном мехами, восседал тот человек, которого мы видели на крыше.
Это был высокий стройный индеец. Выражение его узкого, ястребиного лица говорило о том, что он презирал низменные человеческие страсти, такие, как милосердие или любовь.
Он обвел нас высокомерным, насмешливо-циничным взглядом, и пауни опустили глаза. Даже Кончита вздрогнула и отвела взор. Но я был Железное Сердце, команч, и страх во мне спал. Я выдержал пронзительный взгляд не моргнув глазом. Он долго смотрел на меня и через минуту заговорил на языке, бывшем в старые времена торговым языком прерий, который понимало большинство индейцев-всадников.
— Ты похож на дикого зверя. В твоих глазах горит огонь убийства. Разве ты не боишься?
— Железное Сердце — команч, — презрительно ответил я. — Есть ли что-нибудь такое, чего он боится! Его топор все еще готов раскалывать головы врагам. Спроси у сиу, апачей, киова, шайенов, липанов, кроу, пауни! Если б с команча спустили шкуру, а кожу разрезали бы на куски не шире ладони и каждый кусок положили бы на голову убитого им воина, то мертвых было бы больше, чем кусков!