Выбрать главу

Чтобы начать подобное повествование, требуется честность, и только эти слова кажутся истинными. Началу предшествовал конец. Так погибли Сыны Хоруса. Так вознесся Черный Легион.

История Черного Легиона начинается со штурма Града Песнопений. Именно там все изменилось, именно там сыны нескольких легионов отбросили былые цвета и впервые отправились на битву в черном. И все же для этой истории нужен контекст. Давайте начнем с Войн легионов и поисков Абаддона.

Со временем записи о той эре в анналах имперской истории пострадали, как это обязательно бывает со всеми воспоминаниями, а подробности исказились, сделав летопись смехотворной. Это была эпоха относительного покоя и процветания. Пламя Ереси подернулось слоем пепла, и империя человечества неоспоримо властвовала над Галактикой.

Немногие уцелевшие архивы, зафиксировавшие хоть какие-то детали того «золотого века», взывают к нему почтительным шепотом — а хронометры все тикают, приближая полночь этого последнего, темного тысячелетия.

Если можете, представьте себе эти владения. Единая и непобедимая империя, раскинувшаяся среди звезд, — враги уничтожены, предатели истреблены. Любой, кто возвышает голос против поклонения «божественному» Императору, несет наивысшее наказание, расплачиваясь жизнью за грех богохульства. Все породы ксеносов в имперском пространстве выслеживаются и вырезаются с беспощадной безнаказанностью. Человечество обладает той мощью, которой ему недостает теперь. Подлинный упадок межзвездного царства Императора еще не начался.

И все же осталась опухоль. Империум не уничтожил своих врагов. Не до конца. Он просто забыл о них. Забыл о нас.

Впервые за долгую историю человечества мир был построен на горделивом невежестве, которое следует за победой, доставшейся слишком горькой ценой. Уже спустя считаные поколения после того, как пылала галактика, Ересь и последовавшее за ней Очищение начали уходить в легенды.

Верховные Лорды Терры — те видные деятели, кто правил от имени павшего Императора — думали, будто нас больше нет. Думали, что мы сокрушены или погибли в позорном изгнании. Между собой они распространяли истории о том, что мы низвергнуты в загробный мир и вечно терзаемся в Великом Оке. В конце концов, какой смертный может выжить в величайшем варп-шторме, когда-либо прорывавшемся в реальность? Губительный вихрь в центре Галактики обеспечил удобный способ казни — бездну, куда новое царство могло сбрасывать изменников.

В те первые дни крепость, которой предстояло стать военным миром Кадия, представляла собой всеми забытый аванпост из холодного камня. Она не нуждалась в громадном боевом флоте для патрулирования своих галактических владений, а население ее было избавлено от своей нынешней участи. Сейчас губернаторы-милитанты скармливают людей мясорубкам Имперской Гвардии, которые поглощают детей и выплевывают наружу солдат, обреченных на смерть.

В ту забытую эпоху Кадии не было нужно ничего из этого, ведь ей почти ничто не угрожало. Империум был силен, потому что его враги больше не поднимали клинков для свержения ложного Императора.

У нас были иные войны. Мы сражались друг с другом. Это были Войны легионов. Они бушевали по всему Оку с яростью, которая заставляла вспоминать о Ереси со смехом.

Мы забывали Империум в той же мере, что Империум забывал нас, хотя со временем наши битвы начали выплескиваться в реальное пространство. Нашей вражде стало тесно в самой преисподней.

Я пообещал открыть все, и я человек слова, несмотря на те прегрешения, которыми, по мнению моих тюремщиков, запятнана моя душа. Взамен они пообещали мне столько чернил и пергамента, сколько понадобится для записи моей исповеди. Они распяли меня, зная, что это мне не повредит. Лишили мою кровь чародейства и вырвали глаза из глазниц. Но мне не нужны глаза, чтобы диктовать эту хронику. Все, что мне нужно, — терпение и небольшая слабина цепей. Я — Искандар Хайон, рожденный на Просперо. На низком готике Уральской области Терры «Искандар» произносят как «Сехандур», а «Хайон» как «Кайн».

Среди Тысячи Сынов я известен как Хайон Черный — за свои прегрешения против нашего рода. Войска магистра войны зовут меня Сокрушителем Короля — магом, который поверг Магнуса Красного на колени.

Я — предводитель ХаШерхан, лорд Эзекариона и брат Эзекиля Абаддона. Я проливал вместе с ним кровь на заре Долгой Войны, когда первые из нас стояли закованными в черное в лучах восходящего красного солнца.

Каждое слово на этих страницах — правда.

Позором с тенью преображены,

В черном и золоте вновь рождены.

Часть первая

ДЬЯВОЛЫ И ПЫЛЬ

Глава 1

КОЛДУН И МАШИНА

Долгие годы, предшествовавшие Битве за Град Песнопений, я не ведал страха, поскольку мне было нечего терять. Все, чем я дорожил, обратилось в пыль на ветрах истории. Вся истина, ради которой я сражался, теперь стала не более чем праздными философствованиями, которые изгнанники нашептывают призракам.

Все это меня не особенно злило и не погружало в меланхолию. За столетия я усвоил, что лишь глупец пытается бороться с судьбой.

Оставались только кошмары. Мой дремлющий разум получал мрачное удовольствие, возвращаясь к Судному Дню, когда по улицам пылающего города с воем бежали волки. Всякий раз, когда я позволял себе уснуть, мне снился один и тот же сон. Волки, постоянно волки.

Адреналин рывком выдрал меня из дремоты. Мышцы ныли от молочной кислоты, руки дрожали, а кожа покрылась холодными кристалликами пота. Протяжные вопли последовали за мной в дневной мир, угасая в металлических стенах моей медитационной камеры. Бывали ночи, когда этот вой отдавался в моей крови — я ощущал, как он движется по венам, отпечатавшись в генокоде. Пусть волки и были всего лишь воспоминанием, но они охотились с упорством, превосходящим ярость.

Я дождался, пока они растворятся в гуле корабля вокруг. И только потом поднялся. Хронометр показывал, что я проспал почти три часа. После тринадцати дней бодрствования даже урывки сна были желанной передышкой.

На настиле пола моей скромной спальни лежала, отдыхая и внимательно наблюдая, волчица, которая не была волчицей. Ее белые глаза, бесцветные, словно безупречные жемчужины, следили за тем, как я встаю. Когда спустя мгновение зверь поднялся, его движения были неестественно плавными, словно независимыми от мышц и сухожилий. Волчица двигалась не так, как настоящие волки, даже не как волки, что преследовали меня в снах. Она двигалась, словно призрак, натянувший на себя волчью шкуру.

По мере приближения к существу оно все меньше походило на подлинного зверя. Когти и зубы были словно отлиты из черного стекла. В сухой пасти не было слюны, и волчица никогда не моргала. От нее пахло не плотью и шерстью, а дымом пожарища — вонь пепелища моего родного мира.

«Хозяин», — пришла мысль волчицы. На самом деле, это было не слово, а понятие, знак подчинения и привязанности. Впрочем, человеческий — и постчеловеческий — разум инстинктивно воспринимает подобное как язык.

«Гира», — отправил я в ответ телепатическое приветствие.

«Ты спишь слишком громко, — сообщила она. — Я славно наелась в тот день. Последние вздохи рожденных на Фенрисе. Треск белых костей и пряный вкус мозга внутри. Пощипывание благороднейшей крови на языке».

Ее веселье развеселило и меня. Ее самоуверенность всегда была заразительной.

— Хайон, — разнесся по комнате тусклый нечеловеческий голос.

В нем совершенно отсутствовали как эмоции, так и признаки пола.

— Мы знаем, что ты проснулся.

— Так и есть, — заверил я пустоту.

Под кончиками пальцев была темная шерсть Гиры. Она казалась почти что реальной. Пока я почесывал волчицу за ушами, она не обращала на это внимания, не проявляя ни удовольствия, ни раздражения.

— Иди к нам, Хайон.