Глава 22
Олицетворения
?ерез широкую, подернутую утренней росой арку Древесных Врат я выбежал на просторную травянистую поляну, в хаотическое нагромождение шатров и палаток. Где-то взревел и загремел цепью мегатерий. Я остановился, прислушиваясь, а успокоившийся мегатерий снова провалился в подобное смерти оцепенение, свойственное его виду. Наконец, я уловил мелодичный перезвон капель, срывавшихся с листьев, и пока еще негромкий прерывистый щебет птиц. Но не только: еще до моего слуха доносилось приглушенное "вжик-вжик" с неравномерными паузами, но явно приближавшееся. Я стал пробираться между шатрами в направлении звука, но, должно быть, промахнулся, потому что доктор Талое увидал меня первым. - Друг мой! Собрат! Они все спят - твоя Доркас и все остальные. Все, кроме тебя и меня. Сюда! Доктор Талое говорил и помахивал тростью. Я понял, что "вжик-вжик" раздавалось, когда он на ходу срубал головки цветов. - Как вовремя мы воссоединились! Как раз вовремя! Сегодня мы даем представление, и мне пришлось бы пригласить кого-нибудь на твою роль. Счастлив тебя видеть. Кстати, я задолжал тебе некоторую сумму, помнишь? Небольшую и, между нами говоря, те деньги все равно оказались фальшивыми. Но тем не менее я твой должник. А я привык платить долги. - Что-то не припоминаю, - небрежно обронил я, - стало быть, сумма невелика. Если с Доркас ничего не случилось, я с превеликой готовностью забуду о ней, особенно если меня накормят и укажут место, где можно поспать пару страж. Остренький носик доктора на мгновение печально поник. - Спать-то можно сколько угодно, пока, конечно, не разбудят остальные. А вот с едой хуже - у нас ее нет. Знаешь ли, прокормить Балдандерса все равно, что насытить пламя лесного пожара. Тиазус обещал сегодня что-нибудь принести. - Он взмахнул тросточкой в сторону палаточного городка. - Но, боюсь, он появится не раньше полудня. - Может, это даже и к лучшему. Я так устал, что и пища в горло не лезет, но если ты покажешь, где можно лечь... - Что это у тебя с лицом? Впрочем, неважно, наложим белила. Туда! Он уже мелкой рысцой трусил вперед. Я последовал за ним, пробираясь через путаницу веревок. У входа в ярко-желтый шатер стояла ручная тележка Балдандерса, и я наконец-то почувствовал, что и вправду нашел Доркас. Когда я проснулся, мне показалось, что мы никогда не разлучались. Неброская красота Доркас осталась неизменной. Как всегда, ее затмевало сияние Иоленты, и как всегда, когда мы оставались втроем, мне хотелось, чтобы Иолента исчезла, а глаз мог отдохнуть на лице Доркас. Через некоторое время после того, как все проснулись, я отвел Балдандерса в сторону и спросил, почему он бросил меня в лесу у Врат Скорби. - Но я же шел не с тобой, - растягивая слова, проговорил он, - а с моим доктором Талосом. - Но ведь и я тоже. Мы могли бы искать его вместе и (помогать друг другу. Он растерялся и долго молчал. Мое лицо, казалось, ощущало тяжесть его унылого взгляда, а я думал в своем (невежестве, как ужасно было бы, если бы Балдандерсу достало воли и энергии разозлиться. Наконец, он сказал: - А ты был вместе с нами, когда мы уходили из города? - Конечно. Доркас, Иолента и я - мы все были с гобой. Он опять заколебался. - Значит, мы нашли тебя там? - Да, разве ты не помнишь? Он тяжело покачал головой, и я заметил, что в его зубных черных волосах пробивается седина. - Однажды я проснулся утром и увидел тебя. Я тогда был занят своими мыслями. А потом ты ушел. - Да, потому что обстоятельства изменились, но мы назначили место встречи. - При воспоминании о том, это я тогда вовсе не собирался сдерживать свое обещание, я ощутил нечто вроде угрызений совести. - Вот мы и встретились, - вяло проговорил Балдандерс и, видя, что я не удовлетворен таким ответом, прибавил: - Здесь для меня нет ничего стоящего, кроме доктора Талоса. - Твоя преданность достойна всяческих похвал, но ты должен был помнить: он сам хотел, чтобы я был с ним, так же как и ты. - Я почувствовал, что не могу сердиться на этого добродушного, туповатого гиганта. - Мы насобираем денег на юге, построим дом и будем жить, как прежде. - Мы на севере. Но это не важно. Все правильно. Ведь ваш дом разрушили? - Сожгли. - Я почти видел языки пламени, вдруг отразившиеся в его глазах. - Жаль, если ты пришел только за тем, чтобы обидеть меня. Я так давно не думаю ни о чем, кроме убежища и работы. Я оставил его, а сам отправился проверять имущество нашей труппы. Правда, нельзя сказать, чтобы в том была особая необходимость или что я был бы способен обнаружить какую-нибудь недостачу, кроме самой вопиющей. Вокруг Иоленты уже собралась толпа, но доктор Талое отослал Иоленту в шатер и разогнал народ. Спустя мгновение до меня из палатки донесся смачный удар трости по пышной плоти, потом оттуда появился доктор, ухмыляющийся, но все еще разгневанный. - Она не виновата, - заметил я. - Вы же знаете, что все дело в ее внешности. - Ее внешность слишком вызывающа. Куда как слишком. Знаешь, что мне в тебе особенно нравится, сьер Северьян? То, что ты предпочел Доркас. Кстати, где она? Ты ее уже видел? - Предупреждаю, доктор. Не вздумайте тронуть ее хотя бы пальцем. - Да что ты, мне это и в голову не придет. Я просто боюсь, как бы она не заблудилась. Его искреннее возмущение убедило меня. - Мы едва успели немного поговорить. Она пошла за водой. - Какая отважная, - бросил он и, заметив, что я удивился, прибавил: - Доркас боится воды. Ты не мог этого не заметить. Она вовсе не неряха, но всегда выбирает для купания самое мелкое место, где вода от силы по колено, а когда нам случается проходить по мосту, она обычно держится за Иоленту и дрожит от страха. В это время вернулась Доркас, поэтому, даже если доктор и говорил что-то еще, я его не слышал. Утром, при встрече, мы только улыбались и робко касались друг друга руками. Теперь она поставила на землю свою ношу и устремила на меня пламенный взгляд. - Я так скучала по тебе, - прозвучал ее голос. - И чувствовала себя совсем одинокой. Я рассмеялся при мысли, что кто-то мог по мне скучать, и приподнял край плаща. - Неужели ты скучала вот по этому? - Ты говоришь о Смерти? Нет, я скучала по тебе. - Она завладела краем плаща и потянула меня за собой к веренице тополей, образующей одну из стен Зеленой Комнаты. - Я нашла скамейку - там, где грядки с травами. Пойдем со мной. Они уже так давно обходились без тебя, что потерпят еще немного. А Иолента, когда выйдет, сама найдет воду. Это для нее. Как только мы вышли за пределы поляны, где жонглеры бросали в воздух свои ножи, а акробаты - своих детей, нас окутала тишина садов. Сады Обители Абсолюта - наверное, самый большой участок земли, возделанный единственно с целью созидания красоты, не считая, разумеется, тех диких мест - садов Творца, - которые культивируются садовниками, невидимыми человеческому глазу. Живые изгороди смыкались, оставляя между собой узкие проходы. Мы вошли в рощу благоухающих деревьев, чьи белые цветы навеяли на меня грустные воспоминания о сливовой роще, в которую затащили нас с Ионой преторианцы, хотя те плодовые сажались только для красоты, а эти, похоже, для того, чтобы собирать урожай. Доркас сорвала густую кисть и воткнула ее в свои волосы цвета бледного золота. За фруктовым садом начинался огород, такой старый, что о нем, наверное, все позабыли, кроме тех, кто за ним ухаживал. Каменная скамья когда-то была украшена резьбой в виде человеческих лиц, но их черты стерлись и стали почти неразличимыми. Там было только несколько клумб с самыми простенькими цветами, а все остальное пространство занимали грядки с благоухающими пряными травами: розмарином, мятой, базиликом, рутой, ангеликой. После бессчетных лет неустанного труда местная почва стала темной, как шоколад. Был там еще и ручеек, из которого Доркас, несомненно, и набирала воду. Некогда вода поступала в фонтан, но теперь от последнего остались лишь несколько струй, бьющих со дна мелкого бассейна. Вода переливалась через край и по каменным желобам стекала к фруктовым деревьям. Мы опустились на жесткое сиденье. Я прислонил меч к спинке скамьи, и Доркас тут же взяла меня за руку. - Я боюсь, Северьян, - начала она. - Мне снятся такие ужасные сны. - С тех пор как я уехал? - Все время. - Когда мы вместе спали в поле, ты сказала, что видела хороший сон. Он был очень подробным и похожим на явь. - Если тот сон и был хорошим, то теперь я не могу его вспомнить. Я уже обратил внимание на то, что она старательно отводит взгляд от воды, струившейся меж развалин фонтана. - Каждую ночь мне снится, будто я иду по улице, на которой множество лавок. Я счастлива или, по крайней мере, довольна. У меня с собой много денег и список вещей, которые нужно купить. Я снова и снова повторяю его про себя и прикидываю, в какой части города смогу купить то или иное, самого лучшего качества и по самой невысокой цене. Но вот я захожу то в одну лавку, то в другую и постепенно начинаю понимать, что все меня ненавидят и презирают; и это потому, что они думают, будто я нечистый дух, принявший обличие женщины. Наконец, я попадаю в крошечную лавчонку. Ее хозяева - старик со старухой. Старуха плетет кружево, а он раскладывает его передо мной на прилавке. Мне слышно, как где-то позади меня трутся одна о другую нитки. Я спросил: - Что же ты собираешься купить? - Крошечные платьица. - Доркас развела на полпяди узкие белые ладони. - Может, для куклы. Особенно хорошо я запомнила рубашечки из тонкой шерсти. В конце концов, я выбираю одну из них и протягиваю старику деньги. А это вовсе не деньги, а ком грязи. У нее тряслись плечи, и я обнял ее. - Мне хочется крикнуть, что это неправда и я не злой дух, за которого они меня принимают, но я знаю - тогда, они сочтут это окончательным доказательством своей правоты, и слова застревают у меня в горле. Самое ужасное, что в это самое время нитки перестают скрипеть. - Она сжала мою свободную руку, словно для того, чтобы я лучше усвоил сказанное. - Я знаю, что никому не понятен мой страх, кроме тех, кто видел такие же сны, но это ужасно. Ужасно. - Может быть, теперь, когда я с тобой, он не повторится. - А потом я засыпаю, вернее, проваливаюсь в какую-то черноту. А если не просыпаюсь, вижу другой сон. Будто я в лодке, а она плывет по призрачному озеру. - Ну уж, по крайней мере, в этом-то нет ничего таинственного. Ты плавала в такой лодке с Агией и со мной. А хозяином лодки был человек по имени Хильдегрин. Ты наверняка помнишь наше путешествие. Доркас покачала головой. - Это вовсе не такая лодка, а гораздо меньше. Ею правит старик, а я лежу у его ног. Я не сплю, но не могу пошевельнуться. Руки опущены за борт, бороздят темную воду. Лодка уже вот-вот должна коснуться берега, и тут я падаю в воду, но старик этого не видит. Погружаясь все глубже, я вдруг понимаю, что он даже не знал обо мне. Скоро свет совсем гаснет, и мне становится очень холодно. Где-то далеко наверху раздается любимый голос. Он зовет меня по имени, но я не могу вспомнить, чей это голос. - Это мой голос. Я хочу разбудить тебя. - Может быть. - След от удара плети, полученного у Врат Скорби, клеймом горел на ее щеке. Некоторое время мы сидели молча. Соловьи уже смолкли, но на всех деревьях пели канарейки, и я заметил попугая, мелькнувшего меж ветвей, как крошечный посыльный в пунцово-зеленой ливрее. Наконец, Доркас снова заговорила: - Какая страшная вещь - вода. Мне надо было бы привести тебя в какое-нибудь другое место, но я просто не могла ничего придумать. Лучше бы мы сели на траве вон под теми деревьями. - Почему ты так боишься воды? Посмотри, как это красиво! - Да - на солнце. Но по природе своей вода всегда стремится вниз и вниз, подальше от света. - Но ведь она поднимается снова, - проговорил я. - Дождь, который ты видишь весной, - это та же вода, что бежала по канавам прошлой осенью. По крайней мере, так учил нас мастер Мальрубиус. Она улыбнулась - словно в небе вспыхнула звезда. - Хотелось бы в это верить. Даже если это и неправда. Северьян, с моей стороны глупо говорить, что я не встречала человека лучше тебя. Потому что ты единственный хороший человек, которого я знаю. Но мне кажется, что, если бы я знала тысячи других, все равно ты был бы лучшим из них. Вот о чем я хотела с тобой поговорить. - Если ты нуждаешься в защите, можешь на меня рассчитывать. Ты это знаешь. - Дело совсем не в этом, - возразила Доркас. - В каком-то смысле я сама хочу защитить тебя. Вот это уже действительно звучит глупо, правда? У меня нет даже семьи - никого, кроме тебя, - а все же мне кажется, что смогу тебя защитить. - Но у тебя есть Иолента, доктор Талое, Балдандерс... - Они никто. Северьян, неужели ты сам этого не чувствуешь? Я тоже никто, но они значат еще меньше, чем я. Прошлой ночью в палатке нас было пятеро, и все же ты был один. Как-то ты сказал мне, что тебе недостает воображения, но не почувствовать этого ты не мог. - Значит, вот от чего ты хочешь спасти меня - от одиночества? Я был бы счастлив. - Тогда я дам тебе все, что смогу, и так долго, как смогу. Но больше всею мне хотелось бы защитить тебя от мирских пересудов. От того, что о тебе думают. Северьян, ты помнишь мой сон? Как все эти люди в лавках и на улице считают меня каким-то нечистым духом? А может, они правы? Она дрожала. Я крепче прижал ее к себе. - Отчасти потому тот сон и причиняет такую боль. А отчасти - потому, что я знаю: они не совсем правы. Да, во мне сидит нечистый дух, но во мне есть и нечто другое - и это тоже я. - Как ты можешь быть злым духом? В тебе нет ни капли дурного. - Нет есть. - Она подняла на меня серьезные глаза. Никогда прежде я не видел в этом точеном лице, освещенном утренним солнцем, такой прелести и чистоты. - Есть, Северьян. Ведь и ты можешь быть таким, каким видят тебя люди. Да, иногда ты бываешь именно таким, как говорят. Помнишь, мы видели, как собор взвился в воздух и сгорел в мгновение ока? И как мы потом блуждали в лесу, пока не увидели свет, а там оказались доктор Талое с Балдандерсом. Они готовились к представлению вместе с Иолентой. - Ты держала меня за руку, - подхватил я. - Мы разговаривали о философии. Разве я могу это забыть? - Мы вышли на свет. Ты помнишь, что сказал доктор Талое, увидев нас? Мой разум вернулся в тот вечер, завершивший день казни Агилюса. Я снова услышал рев толпы, крик Агии, затем удары Балдандерсова барабана. - Он сказал, что теперь все в сборе. И назвал тебя Невинностью, а меня - Смертью. Доркас с серьезным видом кивнула. - Правильно. Но ты же не Смерть, как бы часто он так тебя ни называл. Тогда уж и мясника, который каждый день забивает скот, можно назвать смертью. Для меня ты - Жизнь. Ты юноша по имени Северьян, и в твоей власти сменить одежду и сделаться рыбаком или плотником. - У меня нет желания покидать гильдию. - Но ты мог бы это сделать. Хоть сегодня. Людям не нравится считать других просто за людей. Они придумывают для них названия и этим связывают их по рукам и ногам. Но больше всего мне бы не хотелось, чтобы связывали тебя. Доктор Талое будет похуже большинства. Он по-своему лжец... Она не закончила фразы, и я осмелился заметить: - Однажды я слышал от Балдандерса, что доктор почти никогда не лжет. - Я же сказала: "по-своему". Балдандерс прав. Доктор Талое редко говорит неправду - в том смысле как это принято понимать. Назвать тебя Смертью - это не ложь. Это... - Метафора, - предложил я. - Но это опасная, нехорошая метафора. Она направлена против тебя и потому ничуть не лучше лжи. - Стало быть, ты считаешь, что доктор Талое меня ненавидит? Должен сказать, что, с тех пор как я оставил Цитадель, он один из немногих людей, которые проявили ко мне доброту. Ты, Иона, которого больше нет, одна старая женщина, с которой я познакомился в тюрьме, человек в желтом между прочим, он тоже назвал меня Смертью - и доктор Талое. Как видишь, не много набирается. - Не думаю, что он может ненавидеть кого-нибудь в том смысле, в каком понимаем это мы, - мягко ответила Доркас. - Или любить. Он хочет распоряжаться всем, с чем сталкивается, и изменять по собственной воле. А поскольку разрушать легче, чем созидать, именно это он и делает чаще всего. - Тем не менее Балдандерс его любит, - возразил я. - Когда-то у меня был хромой пес. Так вот, я заметил, что Балдандерс смотрит на доктора Талоса точно так же, как Трискель смотрел на меня. - Я понимаю, но это меня не удивляет. А ты когда-нибудь думал о том, какое лицо у тебя, когда ты смотришь на своего пса? Что тебе известно об их прошлом? - Только то, что они жили вместе на озере Диутурна. Потом люди сожгли их дом и прогнали прочь. - Тебе не приходило в голову, что доктор Талое мог бы быть сыном Балдандерса? Это предположение казалось настолько нелепым, что я с облегчением рассмеялся. - Посмотри, - продолжала Доркас, - как они себя ведут. Точно тяжелодум и работяга отец с блестящим и беспутным сыном. По крайней мере, мне так кажется. Мы встали со скамьи и направились к Зеленой Комнате (теперь она была не более похожа на картину, показанную мне Рудезиндом, чем любой другой парк). Только тогда я задался вопросом: не было ли имя "Невинность", данное Доркас доктором Талосом, такой же метафорой?