***
Eогда мы вернулись, стало ясно, что все осведомлены о причине нашей отлучки, хотя Балдандерсу это, по-видимому, было все равно. Доркас рыдала где-то в укромном уголке, чтобы потом появиться с воспаленными глазами и геройской улыбкой на устах. А доктор Талое, я думаю, испытывал одновременно и ярость и удовольствие. Именно в тот день у меня сложилось впечатление, что ему никогда не нравилась Иолента, но из всех мужчин Урса лишь ему одному она отдалась бы с радостью и неподдельной готовностью. Оставшееся до заката время мы провели, слушая переговоры доктора Талоса с официальными представителями Обители Абсолюта и репетируя пьесу. Поскольку я уже упоминал о ее содержании, хочу привести здесь и приблизительный текст. Но не в том виде, в каком он существовал на клочках бумаги, которые мы передавали друг другу, из рук в руки, тем вечером, и где часто не было ничего, кроме посылок для импровизации, а так, словно он вышел из-под пера усердного писаря, присутствовавшего на представлении. Так, в сущности, запечатлел все слова потусторонний свидетель, неотлучно находящийся внутри моего существа и следящий за постановкой моими глазами. Но сначала вы должны представить себе наш театр. Вновь край Урса прикрыл красный диск. Над головой шныряют длиннокрылые летучие мыши, а тонкий зеленый серп висит над самым горизонтом. Вообразите узкую долину, не более тысячи шагов от края до края, расположенную между пологими холмами, поросшими нежнейшим мхом. В холмах двери - одни узкие, как вход в жилую комнату, а другие просторные, как врата базилики. Двери открыть!. Из них струится рассеянный в вечернем тумане свет. Огражденные флажками дорожки вьются к небольшой арке нашего просцениума. По ним спускаются мужчины и женщины в фантастических одеяниях. Это маскарадные костюмы одежды давних предков, но я, обладая лишь крохами исторических сведений, почерпнутых от мастера Палаэмона и Теклы, не могу определить, из какой эпохи взято то или иное платье. Между масками скользят слуги с подносами, уставленными блюдами с ароматным мясом и сладостями. Перед сценой расставлены изящные, как богомолы, кресла из слоновой кости с черными бархатными сиденьями, но большинство публики предпочитает оставаться на ногах. Во время представления зрители приходят и уходят - некоторые, не прослушав и дюжины строк. Трещат цикады, поют соловьи, а на вершинах холмов медлительно перемещаются, то и дело застывая в совершенных позах, белые статуи. Все роли в пьесе исполняют доктор Талое, Балдандерс, Иолента, Доркас и я.
Глава 24
Пьеса доктора Тапоса
Эсхатология и генезис
(По утверждению доктора Талоса, драматургическое воплощение отдельных частей утерянной Книги Нового Солнца) Действующие лица:
Габриель Статуя Великан Нод Пророк Месхия, Первый Мужчина Генералиссимус Месхиана, Первая Женщина Два Демона Яхи Автарх Его Помощник Контесса Ее Горничная Два Стражника Инквизитор Его Помощник
Задник сцены затемнен. Появляется ГАБРИЕЛЬ в луче желтого света с хрустальным рогом. ГАБРИЕЛЬ: Приветствую вас. Я пришел, чтобы пояснить сцену - это входит в мои обязанности. Сейчас ночь последнего дня, ночь, предшествующая дню первому. Старое Солнце скрылось навсегда. Больше оно не появится на небе. Завтра взойдет Новое Солнце, и мы - братья и сестры - будем приветствовать его. А сейчас... Никто не знает, что произойдет сейчас. Все спят. Тяжелые, размеренные шаги. Входит НОД. ГАБРИЕЛЬ: Всеведущий! Спаси раба твоего! НОД: Так ты служишь ему? А мы служим Нефилиму. Если он не прикажет, я не причиню тебе вреда. ГАБРИЕЛЬ: Так ты из его челяди? Как же он сообщается с тобой? НОД: По правде говоря, никак. Мне приходится догадываться, чего он от меня хочет. ГАБРИЕЛЬ: Вот этого-то я и боялся. НОД: Ты видел сына Месхии? ГАБРИЕЛЬ: Видел ли я его? Послушай, простофиля здоровый, он же еще не родился. Зачем он тебе? НОД: Он должен прийти и жить со мной в землях, лежащих к востоку от этого сада. Я отдам ему в жены одну из своих дочерей. ГАБРИЕЛЬ: Ты ошибся, дружок. Опоздал по меньшей мере на пятьдесят миллионов лет. НОД (медленно наклоняет голову, не понимая). Если ты его увидишь... Появляются МЕСХИЯ и МЕСХИАНА, следом за ними ЯХИ. Все обнажены, но на ЯХИ надеты украшения. МЕСХИЯ: Какое прекрасное место! Цветы, фонтаны, статуи! Разве это не замечательно! МЕСХИАНА (робко): Я видела ручного тигра. У него клыки длиннее, чем моя рука. Как мы его назовем? МЕСХИЯ: Как он захочет, так и назовем. (ГАБРИЕЛЮ.) Кому принадлежит этот восхитительный уголок? ГАБРИЕЛЬ: Автарху. МЕСХИЯ: И он разрешил нам жить здесь. Какое великодушие! ГАБРИЕЛЬ: Все не так хорошо, как кажется. Кто-то преследует тебя, друг мой. Тебе это известно? МЕСХИЯ (не оглядываясь): Тебя тоже. ГАБРИЕЛЬ (с торжеством выставляет напоказ рожок, который является знаком его полномочий): Да! За мной идет ОН! МЕСХИЯ: И он уже совсем близко. Если ты собираешься протрубить в этот рог, чтобы позвать на помощь, то лучше сделать это поскорее. ГАБРИЕЛЬ: Надо же, какой догадливый! Но у меня еще есть время. Золотистый свет меркнет, и ГАБРИЕЛЬ исчезает. НОД недвижим. Стоит, опершись на свою булаву. МЕСХИАНА: Я начну разводить огонь, а тебе, пожалуй, стоит заняться постройкой какого-нибудь жилища. Здесь, наверное, часто бывает дождливая погода - посмотри, какая зеленая трава. МЕСХИЯ (разглядывая НОДА): Да это же просто-напросто статуя. Неудивительно, что его не боятся. МЕСХИАНА: Но он может и ожить. Я когда-то слышала, что люди умеют творить из камня себе подобных. МЕСХИЯ: Когда-то! Да ты же только-только появилась на свет. Вчера, я полагаю. МЕСХИАНА: Вчера?.. Не знаю... Месхия, я же еще совсем дитя. Помню только, как я вдруг увидела свет и тебя. Ты говорил с солнечным лучом. МЕСХИЯ: Не с солнечным лучом! Это было... По правде говоря, я еще не придумал этому названия. МЕСХИАНА: И тогда я полюбила тебя. Появляется АВТАРХ. АВТАРХ: Кто вы такие? МЕСХИЯ: Если уж на то пошло, кто ты такой? АВТАРХ: Хозяин этого сада. МЕСХИЯ кланяется, а МЕСХИАНА делает реверанс, хота на ней нет юбки, чтобы ее приподнять. МЕСХИЯ: Мы только что имели беседу с одним из твоих подданных. Теперь, когда я об этом думаю, меня поражает, до чего же он похож на Твое Августейшее Величество. Только он был... АВТАРХ: Помоложе? МЕСХИЯ: Во всяком случае - на вид. АВТАРХ: Что ж, это неизбежно. Но все равно, я ему этого не прощу. Я тоже был молод, и хотя, конечно, гораздо менее хлопотно иметь дело с теми женщинами, что ближе тебе по своему положению... Но, молодой человек, - я думаю, ты мог бы меня понять, если бы оказался на моем месте. Какая-нибудь молоденькая горничная или (деревенская девчонка, которую можно купить за пригоршню серебра или кусок бархата - ей и не придет в голову в самый неподходящий момент требовать казни соперницы или места посла для любимого мужа... Так вот, такая крошка иногда становится гораздо привлекательнее любой знатной дамы. Во время монолога АВТАРХА сзади подкрадывается ЯХИ и кладет руку на плечо МЕСХИИ. ЯХИ: Вот теперь ты видишь, что тот, кого ты считаешь божеством, одобряет и предлагает тебе то же самое, что и я. Давай начнем, пока не явилось Новое Солнце. АВТАРХ: Что за прелестное создание! Почему, дитя, твои глаза горят, будто свечи, в то время как глаза твоей сестры тусклы, точно пепел? ЯХИ: Никакая она мне не сестра! АВТАРХ: Ну, тогда твоя соперница. Но идем же со мной. Пусть эти двое с моего соизволения остаются здесь. А тебя нынешней ночью облачат в богатое одеяние, твои уста познают вкус дорогого вина, а эта тоненькая талия, быть может, слегка пополнеет, когда ты вкусишь начиненных миндалем жаворонков и засахаренных фруктов. ЯХИ: Поди прочь, старикашка! АВТАРХ: Что! Да ты хоть знаешь, кто я такой? ЯХИ: Только я одна и знаю. Ты всего лишь призрак. Даже более того горстка праха, которую разметает ночной ветер. АВТАРХ: По-моему, она не в своем уме. Друг мой, чего она от тебя хочет? МЕСХИЯ (с облегчением): Стало быть, ты не гневаешься на нее. Ты добрый человек. АВТАРХ: Вовсе нет! А что, помешанная любовница - это может оказаться весьма интересным. Поверь, я сгораю от нетерпения, а я столько всего успел повидать и провернуть за свою жизнь, что давно уже не испытывал ни к чему интереса. Она не кусается? То есть не очень сильно? МЕСХИАНА: Еще как. А зубы у нее ядовитые. ЯХИ бросается на нее. МЕСХИАНА убегает, ЯХИ за ней. АВТАРХ: Придется отправить наряд, чтобы их разыскали. МЕСХИЯ: Не беспокойся, они скоро вернутся сами. Признаться, я рад, что нам никто теперь не может помешать. У меня к тебе большая просьба. АВТАРХ: После шести я не принимаю просителей. Пришлось ввести такое правило, иначе я сошел бы с ума. Надеюсь, это понятно. МЕСХИЯ (слегка ошарашенный): Я понимаю, но ведь мне нужен всего лишь совет - божественная мудрость. АВТАРХ: Ну, это другое дело. Давай, я тебя слушаю. Но предупреждаю, тебе придется заплатить. Предоставить мне на ночь этого помешанного ангела. МЕСХИЯ (встав на колени): Разум мой бессилен. Зачем я говорю с тобой, когда ты и так читаешь каждую мысль мою? Принимая во внимание то, что она из проклятого тобою рода, должен ли я все же отказаться от ее предложений? Ибо она догадывается о моей осведомленности, и я всем сердцем чувствую она домогается меня лишь потому, что надеется быть отвергнутой. АВТАРХ (в сторону): Он, как видно, тоже не в своем уме. И из-за моего желтого одеяния принимает меня за божество. (Обращаясь к МЕСХИИ.) Неверность только украшает мужчину. Если, конечно, речь не идет о неверности его собственной жены. МЕСХИЯ: Значит, моя неверность причинила бы ей боль? Я... Появляются КОНТЕССА и ГОРНИЧНАЯ. КОНТЕССА: Мой господин! Что ты здесь делаешь? МЕСХИЯ: Совершаю молитву, дочь моя. Сними свою обувь, ибо земля эта священна. КОНТЕССА: Правитель, что это еще за дурачок? АВТАРХ: Да какой-то сумасшедший. Бродит тут с двумя женщинами. Они тоже не в своем уме. КОНТЕССА: Значит, их больше, чем нас. Хотя, если моя горничная не сумасшедшая... ГОРНИЧНАЯ: Твоя милость... КОНТЕССА: В чем я сомневаюсь. Сегодня она приготовила мне пурпурную накидку к зеленому платью. Представляю, на кого я была бы похожа в таком виде. На рассыльного. МЕСХИЯ, который, слушая КОНТЕССУ, постепенно приходит в гнев, внезапно ударяет ее. Она падает. АВТАРХ незаметно исчезает. МЕСХИЯ: Мерзкое отродье! Не смей издеваться над тем, что свято, и впредь ты будешь делать только то, что я велю. ГОРНИЧНАЯ: Кто ты, господин? МЕСХИЯ: Я прародитель человечества, дитя мое. Ты в самом деле мое дитя. И она тоже. ГОРНИЧНАЯ: Надеюсь, ты простишь ее. И меня. До нас дошла весть, что ты умер. МЕСХИЯ: Тут не за что просить прощения. В конце концов умирают все. Но, как ты видишь, я снова здесь, чтобы приветствовать Новое Солнце. НОД (впервые заговорив и шевельнувшись после долгого молчания и неподвижности): Мы пришли слишком рано. МЕСХИЯ (указывая на него пальцем): Великан! Великан! КОНТЕССА: О! Соланж! Кинебурга! ГОРНИЧНАЯ: Я здесь, ваша милость. Я, Либия. НОД: И все же время Нового Солнца еще не настало. КОНТЕССА (всхлипывает): Новое Солнце идет! А мы все растаем, как сны. МЕСХИЯ (сообразив, что НОД неопасен): Да, как дурные сны. Но для тебя так будет только лучше. Разве ты этого не понимаешь? КОНТЕССА (успокаиваясь): Вот чего я точно не понимаю, так это того, что ты, эдакий мудрец, спутал Автарха с Универсальным Разумом. МЕСХИЯ: Я знаю, что вы все мои дочери в прошлом творении. Потому что в нынешнем у меня их еще не было. НОД: Его сын возьмет в жены мою дочь. Это незаслуженная честь для нашей семьи, потому что мы простые люди - дети Геи. Но мы будем вознесены. Я стану... Кем я стану, Месхия? Тестем твоего сына. Может быть, в один и тот же день мы придем навестить свою дочь, а ты - своего сына. Ты ведь не откажешь нам в месте за своим столом. Разумеется, мы будем сидеть на полу. МЕСХИЯ: Ни в коем случае. Это уже прерогатива собаки. Или станет таковой, когда мы повстречаемся. (КОНТЕССЕ.) А тебе не приходит в голову, что я могу знать о так называемом Универсальном Разуме больше, чем Автарх знает сам о себе? Не только Универсальный Разум, но и многие менее могущественные силы по собственному желанию набрасывают на себя наш, человеческий, облик, будто плащ. Иногда даже облик нескольких людей. И мы кажемся себе самими собой, а для других людей можем предстать Демиургом, Параклетом или же Дьяволом. КОНТЕССА: Запоздалая мудрость, если мне суждено исчезнуть с восходом Нового Солнца. Полночь уже миновала? ГОРНИЧНАЯ: Почти, твоя милость. КОНТЕССА (указывая на публику): А все эти добрые люди. Что ожидает их? МЕСХИЯ: А что происходит с опавшей листвой, которую уносит ветер? КОНТЕССА: Если... МЕСХИЯ: Если что? КОНТЕССА: Если бы в моем теле оказалась часть твоего - капля прозрачной жидкости в моем чреве... МЕСХИЯ: Если бы это случилось, ты странствовала бы по Урсу лишь немногим дольше - бесприютной скиталицей, которой никогда не суждено обрести дома. Но я не возлягу с тобой. Не надейся; ты всего-навсего труп. Даже ничтожней, чем труп. ГОРНИЧНАЯ падает в обморок. КОНТЕССА: Говоришь, ты отец всего человеческого. Наверное, так оно и есть, потому что женщине ты несешь смерть. Сцена погружается в темноту. Когда свет загорается снова, МЕСХИАНА и ЯХИ лежат под рябиной. В склоне холма, позади них, - дверь. У ЯХИ разбиты губы. Кровь стекает по подбородку. МЕСХИАНА: У меня еще хватило бы сил найти его, если бы только ты от меня отстала. ЯХИ: Мною движут силы Нижнего Мира. Если потребуется, я буду преследовать тебя до второго конца Урса. Но попробуй только еще раз ударить меня. Ты за это поплатишься. МЕСХИАНА замахивается, и ЯХИ отшатывается. МЕСХИАНА: К тому времени, как мы решили здесь передохнуть, у тебя ноги дрожали больше, чем у меня. ЯХИ: Конечно, я страдаю гораздо больше, чем ты. Но Нижний Мир дает силу выносить невыносимое. Конечно, я не только красивее тебя, но и гораздо чувствительнее. МЕСХИАНА: Вот именно! ЯХИ: Еще раз предупреждаю тебя, но третьего предупреждения не будет. Попробуй тронь меня! МЕСХИАНА: Ну и что же ты сделаешь? Призовешь Эриний отомстить мне? Если бы это было в твоей власти, ты уже давно могла бы это сделать. ЯХИ: Хуже. Если ты еще раз ударишь меня, тебе станет доставлять удовольствие причинять боль. Появляются ПЕРВЫЙ СТРАЖНИК и ВТОРОЙ СТРАЖНИК, вооруженные пиками. ПЕРВЫЙ СТРАЖНИК: Смотри! Вот они! ВТОРОЙ СТРАЖНИК (женщинам): Лежать! Не сметь подниматься! Или насажу на вертел, как цапля лягушку. Вы отправитесь с нами. МЕСХИАНА: На четвереньках? ПЕРВЫЙ СТРАЖНИК: Не дерзить! Он бьет ее пикой, и в ответ на это раздается почти непереносимый для человеческого слуха глубокий стон. Сцена вибрирует, а земля содрогается.