– Думаю, я играю в последний раз. Я это чувствую. Среди публики окажется кто-нибудь… – Она зевнула и потянулась. При этом ее плоть так откровенно проступила под тонкой тканью одеяния, что я отвел свой взгляд. Когда я снова посмотрел на нее, она уже спала.
Я взял в руки тонкое весло, пристроенное на корме, и понял, что у лодки есть киль. Довольно сильное течение позволяло мне лишь слегка подправлять веслом наше медлительное скольжение по прихотливо извивающимся протокам. Почти так же бесшумно, как недавно облаченный в рясу слуга сопровождал меня через ниши, альковы и проходы по тайным путям Второй Обители, мы со спящей Иолентой лигу за лигой плыли по садам Обители Абсолюта. В шелковистой траве или в более укромном уединении беседок возлежали пары, которые, наверное, взирали на наше суденышко, как на украшение, пущенное по течению для услаждения их взора. А если даже они и видели мою голову над загнутыми лепестками, то воспринимали это как должное. На каменных скамьях в одиночестве предавались размышлениям философы, а на вершинах лесистых склонов происходили групповые увеселения (не только эротического свойства).
Тем временем вид спящей Иоленты стал вызывать во мне злость. Я бросил весло и опустился на колени рядом с ней. Во сне ее лицо приобрело не свойственное ему в ином состоянии выражение чистоты, хотя и несколько нарочитой. Я поцеловал ее. Огромные глаза лишь слегка приоткрылись, став похожими на узкие глазки Агии, а волосы цвета червонного золота в тени казались каштановыми. Я расстегнул платье. То ли причиной тому был дурман, который источали шелковые подушки, то ли просто усталость от прогулки по свежему воздуху, во время которой ей пришлось нести непомерный груз переразвитой плоти, но она не просыпалась. Моему взгляду открылись груди – каждая размером чуть ли не с ее голову – и эти необъятные бедра, заключавшие между собою то, что, казалось, смахивало на едва вылупившегося цыпленка.
Eогда мы вернулись, стало ясно, что все осведомлены о причине нашей отлучки, хотя Балдандерсу это, по-видимому, было все равно. Доркас рыдала где-то в укромном уголке, чтобы потом появиться с воспаленными глазами и геройской улыбкой на устах. А доктор Талое, я думаю, испытывал одновременно и ярость и удовольствие. Именно в тот день у меня сложилось впечатление, что ему никогда не нравилась Иолента, но из всех мужчин Урса лишь ему одному она отдалась бы с радостью и неподдельной готовностью.
Оставшееся до заката время мы провели, слушая переговоры доктора Талоса с официальными представителями Обители Абсолюта и репетируя пьесу. Поскольку я уже упоминал о ее содержании, хочу привести здесь и приблизительный текст. Но не в том виде, в каком он существовал на клочках бумаги, которые мы передавали друг другу, из рук в руки, тем вечером, и где часто не было ничего, кроме посылок для импровизации, а так, словно он вышел из-под пера усердного писаря, присутствовавшего на представлении. Так, в сущности, запечатлел все слова потусторонний свидетель, неотлучно находящийся внутри моего существа и следящий за постановкой моими глазами.
Но сначала вы должны представить себе наш театр. Вновь край Урса прикрыл красный диск. Над головой шныряют длиннокрылые летучие мыши, а тонкий зеленый серп висит над самым горизонтом. Вообразите узкую долину, не более тысячи шагов от края до края, расположенную между пологими холмами, поросшими нежнейшим мхом. В холмах двери – одни узкие, как вход в жилую комнату, а другие просторные, как врата базилики. Двери открыть!. Из них струится рассеянный в вечернем тумане свет. Огражденные флажками дорожки вьются к небольшой арке нашего просцениума. По ним спускаются мужчины и женщины в фантастических одеяниях. Это маскарадные костюмы – одежды давних предков, но я, обладая лишь крохами исторических сведений, почерпнутых от мастера Палаэмона и Теклы, не могу определить, из какой эпохи взято то или иное платье. Между масками скользят слуги с подносами, уставленными блюдами с ароматным мясом и сладостями. Перед сценой расставлены изящные, как богомолы, кресла из слоновой кости с черными бархатными сиденьями, но большинство публики предпочитает оставаться на ногах. Во время представления зрители приходят и уходят – некоторые, не прослушав и дюжины строк. Трещат цикады, поют соловьи, а на вершинах холмов медлительно перемещаются, то и дело застывая в совершенных позах, белые статуи.
Все роли в пьесе исполняют доктор Талое, Балдандерс, Иолента, Доркас и я.
Глава 24
Пьеса доктора Тапоса
(По утверждению доктора Талоса, драматургическое воплощение отдельных частей утерянной Книги Нового Солнца)
Действующие лица:
Габриель
Статуя
Великан Нод
Пророк
Месхия, Первый Мужчина
Генералиссимус Месхиана, Первая Женщина
Два Демона Яхи
Автарх
Его Помощник
Контесса
Ее Горничная
Два Стражника
Инквизитор
Его Помощник
Задник сцены затемнен. Появляется ГАБРИЕЛЬ в луче желтого света с хрустальным рогом.
ГАБРИЕЛЬ: Приветствую вас. Я пришел, чтобы пояснить сцену – это входит в мои обязанности. Сейчас ночь последнего дня, ночь, предшествующая дню первому. Старое Солнце скрылось навсегда. Больше оно не появится на небе. Завтра взойдет Новое Солнце, и мы – братья и сестры – будем приветствовать его. А сейчас… Никто не знает, что произойдет сейчас. Все спят.
Тяжелые, размеренные шаги. Входит НОД.
ГАБРИЕЛЬ: Всеведущий! Спаси раба твоего!
НОД: Так ты служишь ему? А мы служим Нефилиму. Если он не прикажет, я не причиню тебе вреда.
ГАБРИЕЛЬ: Так ты из его челяди? Как же он сообщается с тобой?
НОД: По правде говоря, никак. Мне приходится догадываться, чего он от меня хочет.
ГАБРИЕЛЬ: Вот этого-то я и боялся.
НОД: Ты видел сына Месхии?
ГАБРИЕЛЬ: Видел ли я его? Послушай, простофиля здоровый, он же еще не родился. Зачем он тебе?
НОД: Он должен прийти и жить со мной в землях, лежащих к востоку от этого сада. Я отдам ему в жены одну из своих дочерей.
ГАБРИЕЛЬ: Ты ошибся, дружок. Опоздал по меньшей мере на пятьдесят миллионов лет.
НОД (медленно наклоняет голову, не понимая). Если ты его увидишь…
Появляются МЕСХИЯ и МЕСХИАНА, следом за ними ЯХИ. Все обнажены, но на ЯХИ надеты украшения.
МЕСХИЯ: Какое прекрасное место! Цветы, фонтаны, статуи! Разве это не замечательно!
МЕСХИАНА (робко): Я видела ручного тигра. У него клыки длиннее, чем моя рука. Как мы его назовем?
МЕСХИЯ: Как он захочет, так и назовем. (ГАБРИЕЛЮ.) Кому принадлежит этот восхитительный уголок?
ГАБРИЕЛЬ: Автарху.
МЕСХИЯ: И он разрешил нам жить здесь. Какое великодушие!
ГАБРИЕЛЬ: Все не так хорошо, как кажется. Кто-то преследует тебя, друг мой. Тебе это известно?
МЕСХИЯ (не оглядываясь): Тебя тоже.
ГАБРИЕЛЬ (с торжеством выставляет напоказ рожок, который является знаком его полномочий): Да! За мной идет ОН!
МЕСХИЯ: И он уже совсем близко. Если ты собираешься протрубить в этот рог, чтобы позвать на помощь, то лучше сделать это поскорее.
ГАБРИЕЛЬ: Надо же, какой догадливый! Но у меня еще есть время.
Золотистый свет меркнет, и ГАБРИЕЛЬ исчезает. НОД недвижим. Стоит, опершись на свою булаву.
МЕСХИАНА: Я начну разводить огонь, а тебе, пожалуй, стоит заняться постройкой какого-нибудь жилища. Здесь, наверное, часто бывает дождливая погода – посмотри, какая зеленая трава.
МЕСХИЯ (разглядывая НОДА): Да это же просто-напросто статуя. Неудивительно, что его не боятся.
МЕСХИАНА: Но он может и ожить. Я когда-то слышала, что люди умеют творить из камня себе подобных.
МЕСХИЯ: Когда-то! Да ты же только-только появилась на свет. Вчера, я полагаю.
МЕСХИАНА: Вчера?.. Не знаю… Месхия, я же еще совсем дитя. Помню только, как я вдруг увидела свет и тебя. Ты говорил с солнечным лучом.