БОРИС СЕНЕГА.
КОГОТОК УВЯЗ – ВСЕЙ ПТИЧКЕ ПРОПАСТЬ?
(Пролог Криминального романа)
(ОН. НАЧАЛО.)
Он – вот так без инициалов. Просто он, и всё. К чему вам его фамилия?
Он ездит на старом «Форде», пьёт чужую кровь стаканами, штудирует буддийскую литературу и занимается бизнесом, по-совдеповски: Покупает у нуждающихся граждан
стеклотару за гроши.
День его – это день «праведника в камуфляже». Мир его – пазлы.
Собирать из кусочков цветного картона вымышленные картины мира, что может быть увлекательнее для мужчины, обременённого пивным пузом и коммунальными долгами?
По вечерам, между парой «флаконов» «мутного» и отходом ко сну, в пропахшей котами «двушке» на окраине города N, он складывает такое, что у приезжих «шуба» становиться дыбом.
В трактате Каргайла «О Градации греха» про таких людей сказано: «Игры их – бессмысленны. Но время их – бесконечно, ибо они есть черви Царства Божия. Основа Мира сего».
Тут смешно другое – он искренне верит в создаваемые «под парами» «аппликации».
Они составляют смысл его жизни.
Порой, им овладевает приступ графомании, тогда он превращает картинки в рукописи, и несет, свои опусы в кафе «Ротонда». Где читает тинэйджерам в слух в расчёте на всеобщее поклонение.
Желание сделаться «Гуру» обитаемой среды не оставляет его с тех пор, как он потерпел фиаско на поприще рок – музыки в одной из европейских столиц, развёлся с женой, и ушёл глубоко в себя.
Вот, если угодно, одно из его досужих творений.
_______
Любителям мёртвых чисел и Стражам шершавой щели –
Посвящается.
Снежинки, пронизанные широкими полосами галогена, стеной падали на асфальт. От мерного шелеста мотора в машине сделалось умиротворяюще уютно. Если смотреть строго вперёд, невольно ощущаешь себя галактическим героем несущемся в серебряном звездолете, на встречу судьбе.
Выходить не хотелось.
Чем плохо? Ехать и ехать чёрт знает куда, лишь бы не стоять на месте, чтобы проблемы и сложности мира не могли догнать тебя и пожрать с костьми и мудями, отрыгнув по итогу желчью невыплаченных карточных долгов, обид и горьких воспоминаний….
Такси остановилось у зашморганной «свечки» на Колупанова. Пора было выметаться. Подняв воротник пальто, Пафнутий, не спешил входить в подъезд.
Встал под «козырёк», дожидаясь пока отвалит автомобиль.
Закурил, пуская хрупкие пушистые «кольца» в черноту неба.
Таксист, лихо, взнуздал своего стального коня, мигнувшего на прощание оранжевым гребнем и был таков.
Не пытайся подобрать ко мне ключи.
Не старайся обломать и перестроить.
Да, я в прошлом, так боялся темноты,
Что готов был, себе свет чужой присвоить.
Но теперь, когда всё зыбко и мертво,
Больше нет причины красть у посторонних,
Я бросаю воровское ремесло,
Чтобы встать в ряды сынов господних…
К чему сложились эти странные стихи? Кто ж знает. Строчки обычно приходят неоткуда и чаще всего предвещают беду. Последний раз «сочинительство», принесло известие о смерти матери.
Несколько месяцев назад голос искажённый виртуальными помехами сообщил, что Ирида Серафимовна умерла.
Пафнутий, прервал командировку, приехал в город N, и прямиком «ломанулся» в морг, где накаченный винищем санитар долго искал маму по холодильникам.
Наконец выудив Ириду Серафимовну из дальнего «погреба», сдал труп Пафнутию под расписку и, выделывая вензеля ногами, отправился на футбол.
Пафнутий сам обмыл и обрядил распухшее тело матери в холщёвый саван, после чего «усадил» труп в автомобиль.
Пока ехал через город, слёз не было, всё казалось, он сидит в пустом зале и смотрит китайский фильм без перевода.
Ему бы остановиться, выйти на свежий воздух, но чьи-то цепкие руки, вынырнув из полумрака, ухватили за плечи, и силком прижали, к водительскому креслу, требуя досмотреть «ленту» до конца. Когда, щит с именем города едва не столкнувшись, с его «Жигулёнком» испуганно отпрыгнул в сторону и попятился назад, Пафнутия, наконец, прорвало.
Слёзы и нервический смех сотрясли всё его существо.
Неведомая сила заставила Пафнутия гнать по тёмной автостраде до упора втопив в пол педаль газа.
Напоминая о бренности бытия, согбенное тело Ириды Серафимовны, притороченное ремнями к заднему сидению, уже начинало смердеть, оттаивая после прозекторской. Салон заполнил запах мертвечины.
Уголки плоских бескровных губ покойницы, омертвев, чуть приподнялись вверх.
Она «улыбалась» озирая невидящим взором несущееся на встречу пространство.