В просторном холле у настежь открытых окон стояла шумная компания гардемарин, также явившихся в Адмиралтейств-коллегию за назначением. Рядом находилась массивная, обитая чёрной драпировкой дверь канцелярии. Периодически она открывалась, производя жуткий зловещий скрип, и канцелярский распорядитель называл имя и фамилию гардемарина, которого приглашали в канцелярию для беседы.
В центре говорливой компании из десятка молодых людей стоял Павел и, оживлённо жестикулируя, рассказывал о своих французских каникулах и событиях, свидетелем которых ему довелось стать.
Весть о начавшейся революции едва успела долететь до Санкт-Петербурга, вызвав в петербургском обществе самый искренний интерес. В России ещё живо было воспоминание о пугачёвском восстании, в пылу которого многие представители русской аристократии потеряли имущество и родных, и прослышав о французских событиях многие воспринимали их как такой же бунт недовольных, место которых на виселице. Но не меньше было и тех, кто усматривал в этом нечто большее нежели очередной мятеж голодных и угнетённых. В петербургских салонах с огромнейшим интересом рассуждали о том, «Что такое есть конституция?» или «Что такое права человека и гражданина?», и тут же с содроганием слушали о зверских расправах мятежников-санкюлотов со знатным сословием.
Рассказ Павла вызывал интерес не только у стоящих рядом товарищей. Проходящие мимо офицеры то и дело ненадолго останавливались, как бы для чего-то другого, но на деле лишь для того, чтобы краем уха также послушать, о чём говорят их новые сослуживцы.
Но тут произошло то, что рано или поздно таки должно было произойти.
Неожиданно для всех дверь канцелярии резко отворилась и на пороге появился взбешённый адмиралтейский чиновник. Его не в меру напудренное лицо выражало просто запредельную степень недовольства. Метая глазами молнии, он с силой растолкал стоявших полукругом юношей и чуть было не схватил Павла за горло.
— Знаете что, сударь! Извольте уяснить себе, где вы находитесь! — прокричал он, отозвавшись эхом на всё Адмиралтейство.
Растерявшийся Павел, казалось, чуть не лишился чувств.
— Где вы находитесь? Отвечайте, когда вас спрашивают! — продолжая пылать гневом, потребовал чиновник.
— В корпусе Адмиралтейств-коллегии её императорского величества, — вытянувшись по струнке, ответил Павел.
— Правильно! В корпусе Адмиралтейств-коллегии! И извольте вести себя подобающим образом!
— Будет исполнено, ваше благородие.
После ответа Павла с пару секунд царила тишина.
— Если я ещё хоть слово услышу о Бастилии, или о конституции, вы у меня получите разнарядку не в Кронштадт, а в читинский острог, — сквозь зубы прошипел чиновник.
— Будет исполнено, ваше сиятельство. Больше ни слова, — пробормотал Павел.
— Это касается всех, — гаркнул напоследок чинуша и, развернувшись, быстро исчез за дверью.
На всё оставшееся время в холле воцарилась полная тишина, нарушаемая лишь цокотом шагов проходящих мимо офицеров.
Ближе к концу дня, одним из последних в канцелярию вызвали Алексея.
В душном запылённом помещении, за обитым зелёным бархатом столом сидел уже знакомый ему адмиралтейский чиновник в чёрном офицерском мундире, в белоснежном напудренном парике и с таким же белоснежным напудренным лицом. Изрядно уставший за день сидения в своём кресле, он нервно перелистывал кипу каких-то бумаг и через каждую минуту хватал со стола стакан с лимонной водой. Рядом стоял надменного вида канцелярский распорядитель, выполнявший одновременно функции лакея и адъютанта.
— Ваше имя? — грубо спросил чиновник, поняв, что очередной гардемарин уже вошёл в канцелярию.
— Сергеев-Ронский Алексей Александрович, — став по стойке смирно, ответил гардемарин.
— Граф? — с той же грубостью последовал второй вопрос.
— Так точно, ваше благородие, — также смиренно ответил юноша.
Достав из картотеки его карточку, он открыл огромный толстый журнал, где, проведя пальцем по длинному столбцу, нашёл имя гардемарина. Но тут же, покачав головой, поднял на него взгляд.
— Извините, сударь, но на ваше имя разнарядки пока не имеется, — просто и сухо сказал он.
— Как не имеется? Все, что заходили до меня вышли с готовыми разнарядками, — тут же возмутился гардемарин.