Иван-Абрам встретил их обрадованным возгласом:
– Тащ младший лейтенант, оказывается, живо-ой!
Никольский лежал на полу, профессор Артюхов бережно поддерживал голову раненого на весу, а Илья Толстой поил его водой. Оторвавшись от фляги, особист устремил страдальческий взор на Крыжановского:
– Как там? – прохрипел он истошно.
– «Когти» уничтожены, мы погребены здесь заживо, а враг готовится к новому удару, – пожал плечами Герман.
Никольский посмотрел на отбитый у немцев механизм и неуверенно предположил:
– Может, удастся починить? Собрать из двух одно? К тому же, в домике остались запчасти…
– Попробуем, – вздохнул Герман. – Всё равно туда возвращаться… Теперь, когда «когтей» нет, «домики» – лучшее место для боя.
– Да-да, – оживился особист. – Я сам попытаюсь починить, вы только меня отнесите…
– Взять бы тебя, да ещё раз хорошенько об стенку! – мечтательно проворковал Фитисов. – Так нет же, закон и устав запрещают самосуд, да и внутренний голос противится. Придётся-таки тащить на себе. Эй, господин американец, не поленитесь взвалить на плечи эти бренные мощи.
Толстой повиновался. Герман поспешил ему помочь, и в тот момент, когда они вдвоём осторожно приподняли Никольского, сверху пошёл «дождь». Означенное погодное явление стало возможно исключительно благодаря стараниям всё того же Динэра Кузьмича – вода сочилась из глубокой «раны», нанесенной подземному своду взорвавшимися «когтями».
– Полундра, у нас пробоина, а я не захватил с собой зонтик! – возмущённо прокомментировал событие Фитисов, после чего группа спешно покинула помещение.
Зал с глазами минули без потерь, а возвращение в «домики» все восприняли с облегчением. Внутри Фитиль первым делом развернул командирскую карту и принялся светить на неё фонарём.
– Вот тут, на поверхности, безымянное озерко, – сказал он Герману. – Думаю, мы как раз под ним, и вся эта вода – оттуда, из озера.
– Полагаете, к погребению заживо может добавиться ещё и затопление? – с ужасом спросил слышавший разговор Толстой.
– Может быть, – задумчиво сказал Герман. – А может случиться и так, что, пробивая себе путь вниз, вода тем самым откроет нам путь наверх.
– По крайней мере, немцев она раньше затопит, у них там метра на три глубже, – уверил Фитиль. – А раз затопит, то и погонит сюда.
– Поживём – увидим, – философски заключил Герман.
Некоторое время они молча прислушивались к порождённым темнотой звукам, но ни шума прибывающей воды, ни чужих шлёпающих шагов услыхать не довелось.
– Нет больше сил ждать, – взмолился вдруг Никольский. – Посветите кто-нибудь, что там снаружи?
Тяжелораненому человеку разве откажешь? Гигант Семечка поднялся и, встав у порога, включил фонарь. Это стоило парню жизни.
Фонарь летит в сторону, но, прежде чем упасть в воду и погаснуть, он высвечивает ужасную картину. Словно в замедленной киносъёмке Герман видит, как от чудовищного удара раскалывается череп радиста, на краткий миг мелькает низкорослая фигурка в чёрном балахоне, затем всё погружается во тьму, а в лицо брызжет тёплое содержимое черепной коробки убитого.
Не сговариваясь, все в домике начинают палить по окнам и дверям. Но тщетно – монаха и след простыл. Стрельба прекращается.
– Что это?! Как это?! – слышатся во тьме, не разберёшь чьи, испуганные голоса.
Герману же чудится нездешний, но вполне узнаваемый голос:
– Ну, чего встал? Иди, это не их, а твой бой!
Слова никому больше не слышны – владелица голоса старая колдунья Елена-Шурпанакха – за тысячи вёрст, в Тибете, но у Германа нет никаких сомнений: с головой у него всё в порядке, и теперь нужно делать, что велят.
«Ну, наконец-то! Где же вы всё это время были, бабушка!» – восклицает он мысленно, а сам деревянными ногами перешагивает тело Семечки и выходит наружу, в темноту. Там делает то, чему его обучили Носители – произносит короткую фразу на древнем языке, и тьма немедленно разлетается тысячей осколков, уступая место неземному серебристо-мягкому свету.
Герман стоит на берегу озера, у самой воды. Это не нижнее озеро, из которого растут «домики», но также и не верхнее, что усилиями Никольского грозится затопить подземелье. Этого водоёма вообще нет в бодрствующем мире, существует он лишь в стране снов. Ми лам бардо – так зовут это место тибетцы. Любому покажется, что он бывал здесь не раз и не два и, пускай этого конкретного озера не видел, зато вон за теми деревьями уж точно простирается знакомая долина, и в ней есть городок, по узким улочкам которого бродил вот только накануне ночью…