Все члены группы стояли молча и слушали горестные чертыханья археолога, опустившегося на колени у края могилы. Герман улыбнулся.
«Верно, Миша, твой мозг сейчас пытается привязать находку к чему-то понятному, известному науке. Увы, это не хазары, и не русичи, и даже не ромеи. Это – одна из тех находок, что обычно складываются в музейных запасниках до лучших времен, пока не придумают им объяснение. Чаще не придумывают. Так они там и лежат. А допуск к запасникам получают только люди проверенные, как говорит Никольский – свои. Которые поймут эти находки именно так, как следует».
Фитисов первым стряхнул оцепенение, и тут же напустился на своих людей:
– Не туда повылуплялись, родненькие! Вы разведка или малохольные? Пока наука работает, всё внимание на входы-выходы!
Разведчики поспешно бросились выполнять распоряжения. Суслин с Семечкой исчезли в том коридоре, из которого они только что пришли, а Иван-Абрам и Нестеров заняли позицию у пролома в стене, ведущего вглубь подземелья.
Герман тоже отвлёкся от могилы. Вспомнив, что костяки и захоронения – специализация не его, а Артюхова, он оставил Михаила Капитоновича наедине с находкой. Сам же пошёл осматривать стены. Начал со входного проёма.
Он провел рукой по идеально ровной кромке камня, затем, вынув свою бритву, попробовал просунуть лезвие в стык между плитами. Ничего не вышло – плиты прилегали плотно, словно их, прежде чем уложить друг на друга, подвергали шлифовке.
«Можно назвать это дверной коробкой, если бы речь шла не о граните, а о дереве. Хотя, судя по гладкой, словно лист бумаги поверхности – для тех, кто выдолбил эту погребальную камеру, гранит был не твёрже дерева.
Луч фонарика скользнул дальше.
«Ага, вот и орнамент!», – Герман, прикрыв глаза, попытался сопоставить рисунки на стене с теми, что он видел некогда внутри чёрной тибетской пирамиды.
«Те совсем не похожи, что немудрено, ведь пирамида находится на другом конце света, следовательно, и культура другая, – продолжал размышлять Герман, ведя рукой по холодному камню. – Да, тот орнамент имел смысловую нагрузку, а здесь её нет... А так ли? Изящные рисунки на стенах египетских храмов долгое время считали просто красивым орнаментом и, если бы не умница Шампольон[114], так было бы и по сей день. Может, это тоже не просто орнамент? Вот тут что-то знакомое… Нет, не то! Где же, скажите на милость, единый протоязык? Ну, что за кошмарное чувство своего-чужого дома? Будто вернулся домой, а вещи лежат не так, как я их оставлял, определенно не так…».
– Товарищ профессор! – негромко позвал подошедший Никольский. – Там, похоже, это… гхм…
Кивнув, Герман оторвался от стены и направился вслед за младшим лейтенантом.
«Мне бы какую-никакую малость! – почти молился Герман. – Какую-то крохотулечку! Зацепку! Какое-то, хоть самое слабое, соответствие. На еще один Розетский камень[115] не надеюсь, но хоть что-нибудь…»
Отчего-то сильно зачесались ладони. «Неужели к деньгам?» – усмехнулся Крыжановский. А может, к более ценной находке?..
…Никольский остановился рядом с Фитисовым, который светил перед собой на стену и, тыкая в неё пальцем, старательно шевелил губами. Словно недоросль, водя пальцем по строчкам, ночью с фонариком читает утащенный у матери взрослый любовный роман.
– Вы можете прочесть эти ноты? – спросил хмуро Фитиль.
Герман схватил командирскую руку, сжимавшую фонарик, и стал водить его лучом по стене.
– Ну, каково ваше впечатление, товарищ профессор? Древние люди знали ноты, или мне только так кажется?
Герман не ответил, увлёкшись письменами: он забыл обо всём на свете.
– Понятно, – покорно вздохнул Фитиль, не делая попыток высвободить руку и фонарик.
– Что вам понятно? – ни мыслью, ни взглядом не отвлекаясь от своего занятия, спросил Герман.
– Что мне таки кажется. А ещё, что надо проявить щепетильность, и не отвлекать вас, когда вы заняты, – Фитиль осторожно отнял руку.
Из могилы вылез Артюхов. Учёный находился в столь возбуждённом состоянии, что соображения щепетильности просто не могли прийти ему в голову. Мельком глянув на рельефный рисунок, занимавший всё внимание Крыжановского, он возвестил:
– Кости выглядят так, словно их нашли в другом месте, а потом по одной перенесли в захоронение и собрали, будто детский конструктор. Да-а, с датировкой придётся повозиться, это уж будьте спокойны! Самые трудные для датировки – курганные захоронения! – рука Михаила Капитоновича обвела в воздухе овал. – Ну, это место тоже подходит под условия задачи. Считай, тот же курган. А курган тем и плох, что стратиграфия[116] не работает, да и сохранность костей оставляет желать лучшего. Того и гляди, превратятся в труху. Правда, металлические предметы сохраняются в земле хуже, но тут их все равно нет, хотя что-то определённо лежало возле правой руки погребённого – выемка осталась совершенно отчётливая. Весьма старая выемка…
114
Жан Франсуа Шампольон (1790-1832) – французский лингвист, подобравший ключ к расшифровке египетского иероглифического письма.
115
Плита черного базальта, найденная французами во время египетского похода Наполеона I близ города Розетта в дельте Нила, содержит один и тот же текст на трех языках: старый иероглифический египетский язык, демотический (упрощенный) египетский язык и греческий язык. Именно благодаря Розетскому камню Ж.Ф.Шампольону удалось расшифровать египетские иероглифы.
116
Стратиграфический метод датировки – археологи приспособили геологический термин для своих нужд и называют так расположение культурных и геологических слоев относительно друг друга.