Выбрать главу
Она, как жеребенок несмышленый, Рукою пастуха неукрощенный, Меня, скача дорогою степною, Обходит стороною.
Пугала тигров ты, лесов громады Вела с собой, смиряла водопады, От струн твоих смутился, страшный с вида, Сам Цербер, страж Аида.
Сто змей его клубком связались ярым, Пасть гневная клубится смрадным паром И, пену ядовитую роняя, Дрожит губа тройная..
Но уж смеются Титий с Иксионом, И перестала бочка быть бездонной При звуках лиры. Все свои обиды Забыли Данаиды.
Дай Богумиле знать об ядовитой Жестокости злых женщин, о несытой Бездонной бочке и жестокой мести Презревших слово чести
Жилицах ада. Есть ли что гнуснее, Презреннее для сердца и подлее? Своих мужей те ведьмы ночью темной Убили вероломно.
И лишь одна, что в памяти потомства Останется, сумела вероломство Сестер, отца, их гнусное деянье Предупредить заране.
Она сказала: «Муж, прочь сновиденья! Беги, ищи от гибели спасенья. Отец мой нож тебе готовит острый. С ним заодно и сестры.
Они сейчас, как яростные львицы, И каждая к убийству лишь стремится. Я милосердней и тебя спасаю. Беги! Я умоляю.
Пусть от отца еще мне будет хуже За то, что пожалела я о муже, Пусть он меня к языческим народам Пошлет по бурным водам —
Спеши, куда несет случайный ветер, Под кровом тьмы тебя никто не встретит. Беги и радуйся тому, мой милый, Что спасся от могилы!

ПЕСНЯ XIX

Где тот, кто, не прельщен вседневной суетой, О доброй славе лишь заботится со мной. Кто хочет, если прах истлеет под землею, Хоть имя доброе оставить за собою?
Ужели человек тот, кто живет, как скот, В утробу льет вино, пихает снедь в живот? Отличье от скота ведь в том у человека, Что лишь ему даны и речь, и ум от века.
Мысль, нас достойная, должна сквозить в словах, Имеющая вес и здесь, и в небесах. Пусть воля добрая ведет нас, а кто может, Для дела общего свои усилья множит.
В ком красноречья дар, кто разумом остер, Пусть людям доброе внушает с этих пор, Наводит всюду лад, предупреждает ссоры И, вольность чтя, хранит законов приговоры.
А ты, что духом тверд, в решеньях сердца прям, Сразись с язычником, как подобает нам. Количество врагов простак лишь уважает, Победу не число, а мужество решает.
И смелый всюду смел. Свободу он решил Добыть любой ценой, хоть из последних сил. Не проиграет тот, кто жизнь отдаст со славой, И не умрет в тени, в безвестности неправой.

ПЕСНЯ XX

Ты ревность возбудил, епископ благородный,[27] В других из-за меня, хоть ревновать не сродно. Уехав в дальний край, ведь я на срок большой Расстанусь и с детьми, и с горестной женой!
Она не думает, что я с тобою буду Свободен от забот, докучных мне повсюду, Что честь жить во дворце всегда мне дорога, Что в свите у тебя и конь мой, и слуга.
Знать — жив ли я, здоров, вот все ее стремленья, И дома эта мысль приносит ей мученья. А вдруг я заболел? Найдется ль средь чужих Кому заботиться о горестях моих?
По дому общие труды мы делим с нею, И вдвое без меня ей будет тяжелее Вести хозяйство в нем, подсчитывать итог И пестовать детей — всех радостей залог.
Как знать, пускай никто не хочет в том сознаться, (Хотя не следует во мне и сомневаться), Быть может, на земле такие зелья есть, Что заставляют нас забыть и дом, и честь.
Такая музыка и струн таких гуденье, Которые внушить способны нам забвенье Детей своих, жены и век служить тому, Кто, как хозяин, чужд и сердцу, и уму?
Такая мысль жене в любви терзает душу, Хотя доверия вовек я не нарушу. Не будь причиною всех этих женских бед — Напрасны ли они, епископ, или нет!
Как нас ты разлучил, так и сведи нас скоро. Твоя на это власть. Зависят приговоры От человеческих желаний. Пусть она Не будет более со мной разлучена!

ПЕСНЯ XXI

Хоть сердце у жестоких уз во власти, Но я считаю счастьем, Что в столь прекрасные был пойман сети; Грущу, но радостно живу на свете, И даже в час томленья Людской молве не придаю значенья: Ведь той я обладаю, Которой равной на земле не знаю, И чту благословенный Я день, когда к ней в сеть попался, пленный.
вернуться

27

Это стихотворение Кохановский посвятил своему другу Петру Мышковскому (1505—1591), епископу плоцкому, впоследствии краковскому, гуманисту и меценату, которого он посетил в Кракове в последние годы своей жизни.