О Сафо польская,[3] певунья дорогая,
Тебе в приданое не только часть земная,
Но лютня звонкая должна бы перейти!
Ведь ты надежды луч зажгла в моей груди,
Слагая песенки и рта не закрывая,
Ты пела целый день, забот совсем не зная,
Как крошка-соловей в кустарнике зеленом
В тиши поет всю ночь над миром усыпленным.
Но рано замер звук, и жизнь твою губя,
Певунья нежная, вспугнула смерть тебя!
Ты не насытила моих ушей словами,
И вот за малость ту теперь плачу слезами.
Нет! уходя от нас, ты петь не перестала,
И мать поцеловав, ей жалобно шептала:
«Уж я не помогу тебе в труде твоем,
«О мать, за этот стол не сядем мы вдвоем,
«Тебе отдам ключи, а мне уж ехать надо,
«Покинуть отчий дом, где жизнь была отрадой.. .»
Так голос твой — и то, что в этот скорбный час
Припомнить не могу, — звучал в последний раз.
Внимала мать словам, — но в ней такая сила,
Что даже эта скорбь ей грудь не надломила.
ТРЕН VII
Одежда скромная, что матерью хранима,
От дочери любимой.
К чему мой скорбный взор ты тянешь за собой
И давишь грудь тоской?
Уж тельце хрупкое не обовьет одежда —
И больше нет надежды! ..
Железный, крепкий сон замкнул ее в объятья.
К чему теперь ей платья
И ленты с пояском, как будто для игры,
Бесплодные дары?
О разве знала мать, что будет день: положит
Тебя на смерти ложе?
Приданое тебе такое сможет дать,
О разве знала мать?
Дала рубашечку и платьице из ткани;
Отец в пылу страданий
Комок земли вложил. Увы, наряд и ты
Как в ларчик заперты.
Уршуля милая, я одинок отныне,
С тех пор как ты ушла, и дом мой стал пустыней,
Нас много, кажется, а пустота кругом,
Твоя душа ушла — и замолчал наш дом.
Ведь пела ты за всех и громче всех болтала,
Все в доме уголки со смехом обегала,
Ты словом огорчить остерегалась мать,
И тяжкой думою мой разум утруждать.
Ты обнимала мать или отца так нежно,
Твой звонкий смех звучал в их сердце безмятежно.
Но он замолк, и дом остался сиротой;
Кто позабавит нас, развеселит игрой?
Из каждого угла глядит печаль немая
И тщетно сердце ждет, надежду призывая.
О мудрость! Я тебя за дорогую цену
Купил бы, если б мог. Ведь грусть, любовь, измену —
Все горести людей искоренить ты в силах,
И даже в ангелов людей бы превратила,
Которые вдали от горя и печали,
Ни бедствий жизненных, ни страхов бы не знали.
Считаешь ты за вздор плоды людских деяний;
Одну и ту же мысль — в дни счастья, дни страданий —
Всегда таишь в себе: нет страха смерти даже,
И стойко ты стоишь, как часовой на страже.
Богата в мире ты не золотом, не родом,
Но полнотой судьбы и тем, что нам природой
Дано для всех; ведь ты неотвратимым оком
Заметишь бедняка под золотою крышей;
Тем не завидуешь, кто осчастливлен роком,
Когда простой бедняк твои веленья слышит.
Но как несчастлив я! Путь тернием уложен.
A сколько лет я ждал узреть твои пороги;
С последних ступеней — увы! — теперь я сброшен,
И вот среди людей я как один из многих.
Куда же делась ты, Уршуля — дочь моя?
В какие дальние отправилась края?
Царишь ли в вышине над всеми небесами
И к сонму ангелов причислена над нами?
Иль в светлый рай взята? Иль как счастливый сон
Живешь на островах? Или тебя Харон
Везет по озеру, и там водой забвенья
Поит, что ты глуха к отцовским огорченьям?
Иль тело сбросивши, забыв и мысль свою,
Ты уподобилась живому соловью?[4]
Или в чистилище пятно смываешь с тела,
Какое, может быть, на плоти уцелело?[5]
Иль в прежний мир ушла, в неведомую даль?[6]
Ужели родилась ты на мою печаль? —
Но где бы ни была, ты сжалься надо мною!
А если вновь предстать не можешь ты земною,
Тогда утешь меня, явись перед отцом
Хоть призрачной мечтой, хоть тенью, или сном!
вернуться
Кохановский мечтал увидеть в Уршуле в будущем поэтессу, поэтому он ее назвал «польской Сафо».
вернуться
Допуская, в форме поэтической метафоры, что душа Уршули (которую поэт в VI трене сравнил с маленьким соловьем) могла войти в соловья, поэт излагает миф о переселении душ, о котором он прочел в «Республике» Платона: там душа певца Тамириса избрала жизнь соловья.
вернуться
Мысль заимствована у Вергилия. В VI книге «Энеиды» (стих 735) Вер-, гилий говорит, что души после смерти должны очищаться, если с тела не сошли еще все земные пятна.
вернуться
Мысль заимствована, видимо, у Платона. По его учению, души, скрытые в теле, стремятся возвратиться в первоначальное состояние.