Но разве есть такой глупец на свете,
Который миновать задумал эти
Опасные пути среди невзгод,
И без потерь пройти сквозь ярость вод?
У всех к тому стремленье,
Но нет еще уменья
Так выбрать путь, чтоб не было на нем
Того, что мы несчастьями зовем.
Коварно море: в нем средь скал известных
Немало рифов и проходов тесных.
Вот восседает Честь в венце златом,
Вот Слава, легким скрытая пером,
Вот Жадность, чьи стремленья
Не знают утоленья,
Вот Роскошь, и Избыток, и Печаль,
И Нищета, которой нас не жаль.
Вот Ложь и Зависть, что сплетеньем петель
Порой окутать могут Добродетель.
Пусть острый риф и миновал пловец,
Он на другом найдет себе конец.
И мудрому случится
Порою ошибиться.
В единый миг он может сесть на мель,
Коль сам господь не обозначит цель.
Великий Кормчий, вечный свет лазури,
Молю, смири неукротимость бури,
Огонь спасительного маяка
Зажги, чтобы могла вести рука
Корабль среди стихии,
Минуя рифы злые,
И после многотрудного пути
Себе покой и мирный сон найти!
ПЕСНЯ II
Как всё изменчиво бывает под луною!
Род человеческий с обычной схож листвою.
Так говорил Гомер.[38] Но мудрые слова
Не всякая хранить способна голова.
У каждого свои надежды и волненья:
Они живут в душе едва ли не с рожденья.
Покуда молодость в расцвете красоты,
К ничтожным мелочам влекут ее мечты.
О смерти, старости она не помышляет,
Здоровьем крепкая, болезни презирает. . .
Безумен разум наш! Не мыслим мы о том,
Что жизнь и молодость проходят чередом.
Коль это ты познал, терпя до окончанья,
Сколь можно, избегай заботы и страданья!
ПЕСНЯ VI
О, Ганна, знаю я, дала бы ты немало,
Чтоб красота твоя вовек не увядала.
Но ты ведь, юная, не думаешь о том,
А если б думала, все шло б своим путем.
Неудержимо жизнь меняется на свете,
Уносит время всё, что на пути ни встретит.
Благоухающий я утром зрел цветок,
А вечер подошел — увял он и поблек.
Деревья, пышною одетые листвою,
Утратят свой убор осеннею порою.
На них похожи мы, но с разницею той,
Что листьев и цветов нам не вернуть весной.
Вернется юность к ним, а тот, чей век уж прожит,
Печати зимних дней согнать с чела не сможет.
Весна его прошла, седым стал человек,
И с головы его уже не стает снег.
Но почему ж олень такой беды не знает?
Истертые рога он каждый год меняет.
И почему змее докучных нет забот?
Ей кожу новую судьба в свой срок дает.
А человек, творца подобие, не в силах
Спастись от старости, от дней ее унылых.
Был царь Фессалии обманом дочерей
Погублен навсегда на склоне дряхлых дней,
Затем, что их любовь, исполненная рвенья,
Желала юности отцу и возрожденья,
Сварили для него волшебных трав настой
И вызвали лишь смерть той выдумкой пустой.
Он брошен был в котел, где кипятились травы,
Чтоб молодость вернуть, волшебницей лукавой;
Но уж живым не встал. Как будто есть трава,
Что возвращает нам на молодость права.
Покуда, Ганна, ты отмечена судьбою,
Дай насладиться мне твоею красотою,
Которой превзойти не может и заря,
Когда она встает, над волнами горя.
Ваятель, портретист, коль есть у вас желанье
Оставить об ее красе воспоминанье,
Возьмите кисть, резец, чтоб дать ее портрет.
Нет, Зевкис, Фидий сам не удивят так свет,
Как это можете вы сделать, если чувство
Внесете до конца в создание искусства.
Я в красках ничего не в силах понимать,
Тем более — вовек мне скульптором не стать,
Но слаженностью строф и ровными стихами,
Надеюсь, я смогу сравняться с мастерами,
И от забвения спасу я образ твой,
Коль музы мне придут на помощь в час благой.
О красоте твоей узнают поколенья,
Когда и нас с тобой возьмет уничтоженье.
Не вечно же и та прекрасною была,
Что Трою некогда на гибель обрекла.[39]
Будь ей лет шестьдесят, и сам Парис,, наверно,
Не стал бы затевать той распри беспримерной.
Но то, в чем жадный век принес ей явный вред,
Благожелательный восстановил поэт.
Зачем же был сокрыт у старца мир от взора.
Ведь ослепил же бог когда-то Стесихора
За то, что оскорбил Елену тот стихом,
Хоть и пришлось ему покаяться потом.