– В Неаполе, штат Флорида, – сказала я бабушке.
– И как там?
– Жарко, – ответила я. Огляделась по сторонам: – На заправке есть душ, и это классно. Родео давно пора было помыться.
– М-м-м. А как там твой папа?
– Родео? У него все в порядке, – ответила я вежливо, но твердо. Я люблю бабушку до беспамятства, но она отказывается называть Родео «Родео», а я думаю, что это никуда не годится – не называть человека тем именем, которое ему больше нравится. – Ну, по его меркам, в порядке.
– М-м-м, – сказала бабушка. Она знала Родео и знала, что я имею в виду. – А как там маленький Айван?
– Уже не маленький! – сказала я. Я взялась иногда отправлять бабушке фотографии Айвана, вроде как открытки. – С тех пор как ты его последний раз видела, он здорово вырос. Он уже скорее кот, чем котенок. Высокий, стройный, с королевской осанкой и умный во всех отношениях. Ты бы в него влюбилась.
Бабушка тихо рассмеялась мне в ухо:
– Да, лапочка моя, не сомневаюсь. Может быть, однажды ты сможешь вернуться в наши края, и у меня будет возможность с ним познакомиться.
Она говорила это почти каждую субботу, а мне почти каждую субботу приходилось уворачиваться от этих ее слов. Она знала так же хорошо, как и я, что этого никогда не случится.
– Ну ладно, может, когда-нибудь. А пока я его опять сфотографирую и завтра отошлю тебе по почте.
Бабушка вздохнула, даже не таясь, и сказала:
– Хорошо, золотко мое. Буду очень рада. Но я так по тебе скучаю, деточка.
Это она тоже говорила каждую субботу. В ее голосе зазвучала такая знакомая мне грусть, такая привычная тоска по прошлому, что я поняла – пора закругляться.
Я набрала в грудь воздуха – для решительности, несколько раз моргнула, а потом иронично выгнула бровь. Бабушки иногда как-то даже чересчур дают волю чувствам.
– Ну ладно, бабуль, я больше тебя не отвлекаю. Здесь жарко, как в пекле, и Родео рвется в путь, чтобы мы могли опустить стекла и немного охолонуть.
– Хорошо, детка. Смотри, обязательно пришли мне фотографию Айвана.
– Пришлю, – сказала я, возвращаясь к пожилой даме, которая терпеливо дожидалась, пока я верну мобильник.
– Ой, погоди, милая, – быстро проговорила бабушка. Мне показалось, что она просто хочет затянуть разговор. И, знаете, я ничего против этого не имела. – У меня есть одна грустная новость про твой район.
– Про мой район?
Мы уже столько лет катались по стране безо всякой цели, что мне было странно думать про какой-то район, что это «мой район». Было странно даже подумать про любое место, что это место – «мое», назвать «моим» что угодно, кроме нашего автобуса, бородатого чудика, а теперь еще и выдающегося кота.
– Да-да. Помнишь тот маленький парк в конце квартала? Сэмпсоновский парк?
– Конечно. – Я не видела его пять лет, но, даже не закрывая глаз, могла бы увидеть его во всех подробностях: столы для пикников, старые ржавые качели, а особенно дальний, заросший деревьями уголок с нестриженой травой – джунгли, да и только.
– В общем, милая, боюсь, его скоро не будет, – сказала бабушка, печально цокнув языком.
Все замерло. Все внутри меня и все снаружи. Я уставилась на окурок, который только что заметила, – он все еще дымился на раскаленном асфальте прямо у моих босых ног. Мои легкие онемели, не завершив вдоха. Пальцы одеревенели, мертвой хваткой вцепившись в телефон. Я забыла о старушке, которая смотрела и притворялась, что не подслушивает; перед глазами у меня все расплывалось.
– Что? – мой вопрос прозвучал как хриплое карканье.
– Его вырубят, весь, целиком, – сказала бабушка с сожалением, но как-то несерьезно, словно это ерунда, словно это не самые страшные слова, которые я слышала за последние пять лет. – Там строят новую развязку, расширяют улицу, что-то в этом роде. С тех пор как ты уехала, выстроили столько новых домов, машин сильно прибавилось. – Она продолжала что-то бубнить, а во рту у меня пересохло, как после черствых пончиков.
– Весь? – еле-еле выговорила я, думая об этих маленьких джунглях в дальнем закоулке парка, об этом лоскутке зеленой тенистой чащи, который хранит тайны, воспоминания и волшебство.
– Боюсь, что да, весь.
– Когда? – прохрипела я.
Бабушка вздохнула:
– На следующей неделе. Его уже огородили, пригнали бульдозеры и разные другие механизмы: они стоят наготове. Установили щиты с объявлениями. В среду все деревья выкорчуют.
– В среду?!
Бабушка помедлила. Наверно, ее слегка огорошил мой панический крик, но мне было не до тактичности, не до дипломатии – в таком-то состоянии.
– Да, милая. Что такое, тебе нехорошо?