Алан поехал в Уинкантон и второпях переоделся в гостинице. Если он отправится немедля, к восьми тридцати он поспеет в Бексхилл.
Дженифер и Разза Роб сидели друг напротив друга, их разделял небольшой участок концентрированного зеленого света. Дженифер отодвинула тарелку и удовлетворенно вздохнула.
— Ммм, — сказала она, — Разза, это что-то невероятное. Без рецепта я от вас не уйду. Никогда не думала, что из орехов и грибов можно приготовить такое изысканное блюдо.
— Тут грибы, миндаль и трюфели. А сверху добавляете свежий шпинат и рикотту на мелкой терке.
В голосе Раззы слышалось не раздражение от поспешной похвальбы и досужих восторгов по поводу его кухни, но противоречивое желание открыть непосвященному тайну, которое становилось тем сильнее, чем менее искушенным был его собеседник.
— Я вообще не ожидала, что мне предложат обед, тем более такой роскошный. Люди, которых я приглашаю на интервью, обычно рассчитывают, что я ихнакормлю обедом. И вообще, как вы узнали, что я вегетарианка?
Разза сделал таинственный жест:
— Человек, способный так тонко понимать мое искусство, едва ли станет питаться телами мертвых животных.
Дженифер взглянула на Раззу Роба с искренним восхищением. Все шло так, как она и предполагала. Квартира в малопривлекательной муниципальной многоэтажке обернулась святилищем высокой культуры. За обшарпанной фанерной дверью этот малообщительный ипотечный брокер создал храм авангарда.
Сильнее всего Дженифер поразило полное несоответствие между сценическим образом Раззы Роба — подчеркнуто агрессивным зубоскалом, выкрикивающим непристойности, одолеваемым опасной, безответной похотью, — и тем спокойным, почти изысканным мужчиной, который впустил ее в дом.
На нем теперь не было покрытого блестками бандажа, одежда осенних бежево-коричневых тонов, лицо вне сцены было серьезным и задумчивым. Под жужжание диктофона он сплетал пальцы и глубоко и серьезно задумывался над каждым заданным Дженифер вопросом.
— Я бы сказал, что «возмущение» или «отвращение» в действительности существуют только в сознании зрителя, и было бы глупо пытаться просто взять и выделить все, что провоцирует подобные чувства. Кроме того, область сознания, которая наблюдает и оценивает подобные «сюжеты», сама хронически нагружена полным боевым снаряжением посторонних факторов.
Это то же самое, как если бы мы попробовали сделать точные измерения с помощью теодолита, при этом и мы, и объект измерения находились бы в постоянном движении. — Такой афоризм Разза Роб выдал в ответ на чуть более прямой вопрос Дженифер: «Скажите, Разза, как вы считаете, правы ли критики, говоря, что ваши нижепоясные шуточки вульгарны и грубы?»
Несмотря на сложные задачки, которые задавал ей этот дуайен непристойности, Дженифер не могла полностью сосредоточиться на словах Раззы и все время отвлекалась на великолепное убранство его квартиры. Потрясающе, как такую живопырку, где входная дверь ведет прямо на кухню, а комнаты идут по стороне тесного коридора, Разза Роб умудрился наполнить ощущением легкости и воздушности, создать атмосферу эстетического оптимизма. Стены, отметила Дженифер, были обтянуты стального цвета дерюгой, такую она бы выбрала для своего дома…
Нет, не то. Неправда все это. Хорошо, если б оно так все и было. Но тогда это был бы другой, более правильный мир.
— Ну и че, у тебя ебырь-то постоянный есть? — спросил Разза Роб.
Но вместо того чтобы ответить на вопрос, Дженифер как завороженная смотрела на рукава его пуловера, которые барахтались в лужице кетчупа, занимавшей половину его овального блюда.
— А знаете, здесь же дают вилки, — сказала Дженифер. Она так и не решила, что ужаснее: смотреть, как он ест, или отводить взгляд, зная,что он там делает.
— Вилки — перцы насаживать, ты это хочешь сказать? Её, её, её, её.
То, что гогот нижепоясного юмориста имел такую отчетливую половую окраску, показалось ей вполне уместным.
— Послушайте, Разза, я пришла, чтобы взять у вас интервью, так что давайте говорить о вашем шоу, а не о моей сексуальной жизни.
— А, ну да, но, понимаешь, тут ведь такое дело… ну, как это, я ведь типа шучу-то в основном про мохнатки, так? А у тебя вроде как… ну, есть эта…
— Мохнатка у меня есть. Ну и что из этого? — Но тут до Дженифер дошло, на что намекал этот свиноподобный шут.
— А, понимаю. Вы хотите сказать, что между наличиему меня гениталий и существованиемвашего шоу имеется сложная неразрывная связь. И более того, сами пиздошуточки, то есть нижепоясной юмор, вне зависимости от его природы или происхождения имеет вполне достойную культурную мотивацию, так как помогает придать некую форму тому, что в противном случае было бы полностью искажено фаллоцентрическим дискурсом? Вы это имеете в виду?
— Ну, да, вроде, типа того.
Разза Роб злобно оглядел мясной ресторан. Какие бы грубости ни бросал он этой женщине в лицо, все они отскакивали от нее и повисали в воздухе, после чего она брала и лепила из них чудовищные разглагольствования. Она все время отрывалась от еды, чтобы накарябать часть из них в свой блокнотик.
Разза Роб разочаровал Дженифер, но и вполовину не так сильно, как она разочаровала Раззу Роба. Феликс Бронлоу, агент Раззы, готовил его к интервью: «Ты просто закидывай их своими пиздошуточками. Особенно женщин. Женщины в глубине души терпеть их не могут. А журналистки — эти ненавидят их больше всего. Помни — репутация у тебя должна быть сомнительная. Не забывай об этом. Чем больше людей ты обломаешь, тем лучше».
Однако Дженифер вовсе не собиралась огорчаться из-за какого-то сопливого ипотечного брокера из Грэйс-Таррок, который к тому же настоял на встрече в закусочной на Майл-энд-роуд. Но она же обозреватель рубрики «Эстрада» самого продаваемого в Лондоне журнала о развлечениях Get Out!Нет, она возьмет этот мусор и обратит его в золото. Ради этого она была готова даже польстить уродцу. Если будет надо для дела.
Разза снова попытался разыграть свой гамбит:
— А знаешь, зачем женщинам ноги?
Булл и Алан сидели друг напротив друга за игровым футбольным автоматом. Под стеклянной столешницей шныряли маленькие телевизионные игроки. Это был единственный столик, который смогла заполучить наша парочка в большом баре павильона де ла Ворр, все остальные были заняты. В огромном модернистском здании отеля проходила конференция, и участники толпились в просторном, как взлетная палуба авианосца, холле. Они стояли неровными рядами вдоль застекленной галереи лицом к морю и вглядывались в волны. Булл и Алан пили неважнецкое местное пиво, оба сгорали от вожделения.
— Я так больше не могу. — Алан стиснул кружку в руке (с длинными ухоженными пальцами, как уже было отмечено). По игровому столу расплескалось пиво, и на поле случился так себе спецэффект. — Я чувствую себя ужасно виноватым. Я изменяю жене, я пренебрегаю врачебной этикой, я нарушаю клятву, а самое главное — я использую тебя…
— Используешь меня? Как это ты меня используешь?
Булл снова был недоволен. Ему пришлось ждать Алана полчаса. За это время он успел убрать еще пару пинт в дополнение к тем двум, которые он заглотил с друзьями по команде сразу после матча. В итоге поддал он достаточно, чтобы чувствовать себя уверенно. Он даже не стал дожидаться ответа Алана. Он поднялся и отправился в туалет. Он нес свое крупное тело спортсмена через архипелаг столиков, как будто сопровождал пьяного друга.
В туалете Булл вытащил свой кряжистый член и стал с чувством ссать. Он был похож на пожарного, заливающего рыхлой пеной очаг химического возгорания. При этом он внимательно рассматривал гениталии, данные ему при рождении. Рассматривал озадаченно, как будто видел впервые. Но почему, скажите, в последнее время я совсем не обращал внимания на него? Последнее слово он подчеркнул, встряхнув насухо и упаковав вялый прибор. И то была правда. С тех пор как с Буллом приключилась эта невероятная метаморфоза, он совершенно забыл о своем непосредственно мужском атрибуте.