Двадцать пять минут первого. Учительница поднимает раскуроченное лицо от классного журнала и смотрит на класс. Дети выполняют задание на счет и раскрашивание. Она смотрит на часы, потом на Лониля. Под острым углом сверху ей видно, что Лониль не раскрашивает, а замазюкивает черным весь сложный, похожий на паззл рисунок, в каждом из тех полей которого, что должны быть закрашены особым цветом, напечатан арифметический пример (0–3 = синий, 4–7 = красный, 8-11 = зеленый, 12–15 = желтый). Лониль замазывает все черным фломастером. У воспитателя нет уже больше сил возражать, урезонивать и пререкаться, потому она прокашливается, переходя на слабый, сдавленный вой, и произносит с неубедительной педагогической настойчивостью:
— Лониль.
— …
— ЛониИИЛЬ!
— ЧиВООО!
— Так, Лониль, через пять минут тебе нужно выходить, можешь начинать собираться.
— Как собираться?
— Ну, можешь начинать складывать вещи, потом выходи в коридор и одевайся.
— Да не могу я складывать вещи, у меня ведь рюкзачка-то нету, блин, я же его забыл.
— НЕ РУГАЙСЯ! в классе, Лониль. Тогда сложи свои вещи в шкафчик, понял? Выходи и одевайся. Все, твоего поведения мне на сегодня уже ХВАТИЛО.
Лониль складывает книжки и тетрадки так небрежно, что едва не отрывает обложку у тетрадки, которую ему выдали на первом уроке. Он укладывает все в некое подобие стопки, приподнимает стопку обеими руками и прижимает к груди, но книжки соскальзывают друг с друга, и в ленивой попытке поймать их он отрывает обложку совсем. Обложка остается в руках у Лониля, а все остальные книжки валятся на пол, ровно туда же, где он пролил четверть литра школьного молока на прошлой перемене — и отказался подтереть. «Придется тебе сидеть в этой луже», сказала учительница, получив «ага» в ответ. Теперь три книжки из трех возможных валяются в луже, пропитавшись молоком, а учительница дрожащей рукой трет лоб. Ее камфарные зубы ритмично обнажаются. Губы, с необозримым числом горестных вертикальных морщинок, то раздвигаются, то сжимаются, кажется, будто она сидит и поедает собственную блевотину. Она ничего не произносит. Страничка в классном журнале, отведенная для замечаний о поведении Лониля, уже до краев заполнена комментариями; тогда она хватает ручку и пишет НЕПРИЕМЛЕМОЕ ОБРАЩЕНИЕ С УЧЕБНИКАМИ на желтом листочке и вклеивает его в журнал в верхнем правом углу. Лониль поднимает (по собственной инициативе) книги и встряхивает их так, что обрызгивает Ивонночку (которую будут звать Ивоннючкой все долгие годы ученья) сотнями мельчайших капелек прокисшего молока. Ивонн(ючк)а восклицает ФФУУ! а учительница, в последний раз за этот день, вся трепеща, втягивает в себя воздух: ЛОНИЛЬ! Вопит она. Лониль еще раз встряхивает книги, как будто никто и не проорал его имени, и кладет, или, вернее, запихивает их комком на свою полочку в шкафчике у правой стены класса. Немножко молока проливается вниз на полку к Тони, которого ожидает долгий жизненный путь юного правонарушителя и героиниста.