— Скорее! — крикнул Фортескью.
— Нас поймают, — отвечал Гласс. — Давайте, я останусь здесь. Задержу их, а вы сможете уйти.
Офицер нашел предложение разумным, его главной целью было доставить депеши. Он пожал Глассу руку и пустился в путь.
Сержант военно-морского флота знал, что у него остается меньше часа, но он разработал план. Не медля, он скрутил длинный фитиль от бочонка с пороха к окну хижины, выходившему на скалу; потом разделся, снял одежду с мертвого сторожа и надел на мертвеца свою форму. Затем отыскал веревку и повесил труп в дверном проеме.
Он надел лучшее платье разбойника; и, решив скрыть признаки мужественности, закутался в широкую мантилью. Он был гладколицым симпатичным пареньком, и, укрытый шалью, вполне мог сойти за испанскую девушку — до пояса.
Он занял позицию у окна возле двери, так что нижняя часть его тела не была видна, и стал дожидаться преследователей. Они появились, когда уже смеркалось. Командир быстро оценил ситуацию, как он ее понимал. "Где второй?" — крикнул он. Гласс божественно улыбнулся. К несчастью, он знал лишь несколько иностранных слов. Но прижатый к губам палец и приглашающий жест успокоили преследователей; они спустились по тропинке и ввалились в хижину. "Где же девушка? — крикнул командир. — А вдруг это ловушка? За оружие!" Прежде, чем он успел закончить, Гласс, сбежавший в нижнюю комнату, поднес огонь к фитилю. "Пусть Самсон погибнет с филистимлянами!", — взревел он и в ту же секунду выпрыгнул из окна.
Хижина взлетела на воздух; все, кто был внутри, погибли, а Гласс очутился на пятьдесят футов ниже в колючем кустарнике, одна рука была сломана, на теле множество ссадин, но, в целом, ему повезло.
На следующий день он спустился в долину, и сердобольный пастух провел его окружным путем к британским позициям.
Его встретили, как героя: Фортескью видел взрыв и рассказал о доблести товарища. Но рука сержанта не проходила; из-за отсутствия лечения началась гангрена, и в ту же ночь хирург отнял ее до плеча.
Сэр Артур Уэлсли лично пришел в госпиталь поздравить отважного парня. "Радуйся, что это левая рука, — сказал он грубовато. — Нельсон потерял правую. А ты получишь звание лейтенанта действующей армии". Гласс был в восторге; утрата руки казалась пустяком, раз он мог носить на этом боку саблю, эполеты на плечах и называться офицером и джентльменом отныне и навсегда.
Лейтенант Гласс, получивший шестимесячный отпуск в конце кампании 1805 года, вернулся на ферму своих родителей на северо-западном берегу Лох-Несса и обнаружил, что его мать с отцом скончались. Друг в Инвернессе уже предупредил его, когда он проезжал этот город, но благочестие заставило Гласса продолжать путь, хотя он мог провести отпуск где угодно.
Это был двухкомнатный каменный домик, стоявший высоко над озером на вересковой пустоши. Дальше на запад тянулись пустынные склоны Милфовурни; внизу мрачные воды озера ревели холодной злобой горской зимы.
На несколько миль другого жилья в округе не было.[17] К ферме примыкал небольшой участок возделанной земли, дающей после мучительных трудов немного овса и картофеля, больше ничего.
Помещик, грант Гленмористонский, послал человека охранять ферму в отсутствие Гласса. То был крепкий парень шестнадцати лет, работящий и замкнутый; он содержал домик в идеальном порядке и возделывал землю так хорошо, как только возможно в столь неприветливых местах. Гласс сделал его постоянным садовником и слугой, но присутствие парня лишь подчеркивало, а не скрашивало одиночество. Между тем, в первое воскресенье, когда лейтенант спустился в церковь Стрэт-Эррика, он обнаружил, что к нему приковано внимание всего прихода. Даже священник Чизхолм, суровый и ограниченный кальвинист старой школы, благожелательно упомянул его в проповеди, а, когда служба была закончена, триумфально отвез офицера в пасторский дом, чтобы тот разделил с ним на редкость скромную трапезу, которую шотландцы, опасаясь прогневить Всевышнего, позволяют себе в воскресный день.
Чизхолм был вдовцом. У него была единственная дочь, тощая и ледяная, с прямой спиной, тонкими губами, острым носиком, скверными зубами и жадными глазами. Но ее плоская грудь чуть не лопнула, когда, точно озарение, возникла идея выйти замуж за лейтенанта Гласса. Это был способ выбраться из кошмарного захолустья; Гласс, хоть и без одной руки, был мужчиной видным: герой, дважды упомянут в депешах с тех пор, как получил звание; скоро предстоит его главная военная компания. Повышения в те дни происходили очень быстро. Капитан, майор, полковник! — возможно, даже генерал Гласс. Ей казалось, что Стрэт-Эррик остался далеко на севере; взамен же — представление ко двору, всевозможные социальные привилегии; вероятно, монарший визит или нечто подобное под конец, и унижение местных помещиков, вечно смотревших на дочь священника свысока. Вскоре она узнала, что в запасе еще четыре месяца, чтобы поймать добычу: у нее, бедной простолюдинки, не оказалось соперниц в округе; у Гласса, фермерского сына, несмотря на его эполеты, было так же мало возможностей найти себе пару из местной аристократии, как и у нее. Она принялась за дело с предельной основательностью и настойчивостью: заручилась поддержкой отца и приступила к осаде Гласса всеми мыслимыми способами.
17
другого жилья не было — А. Кроули описывает окрестности принадлежавшего ему поместья Болескин-хаус.