Она понимала, что план благоразумен и не решалась спорить, но жаждала светских развлечений, как обычно свойственно тем, кто рожден без права на них.
Здоровье мальчика не вызывало никаких опасений, он рос, как обычный горец, но его характер беспокоил отца. Джошуа был молчалив и угрюм, медленно учился говорить, и, похоже, отличался рассеянностью. Он предпочитал не играть, а лежать или сидеть, глядя на родителей. Да и играл он не просто и бесцельно, как другие дети. Даже, когда он ломал игрушки, он не плакал и не смеялся: просто сидел и глядел на них.
Майор Гласс вернулся в полк в конце 1814 года; жена его вновь поселилась у отца. Но месяц спустя священник заболел и в марте скончался. В домике поселился другой священник, и миссис Гласс пришлось вернуться в хижину на вересковой пустоши. На жалком подобии фермы по-прежнему работал парень, а его сестра взялась заботиться о Джошуа и помогать по хозяйству.
В 1815 году майор Гласс участвовал в решающих сражениях в Бельгии. Тут-то и обрушился удар судьбы, превративший его простую историю в кошмарную трагедию, которую, по вашему настоянию, я решился поведать. Майор командовал последним отрядом, защищавшим изрешеченные пулями стены Угумона, и поднял бойцов на сопротивление отчаянной попытке Наполеона отбить этот важнейший для него замок. В одном месте британские позиции были смяты, и Гласс с горсткой резервистов возглавил наступление и разбил передовой отряд французов. Но тут удар сабли убил его телохранителя, а следующий отрубил Глассу правую руку. Его поспешно отнесли на разрушенную ферму и перевязали рану. Увидев, что его войска отступают, Наполеон приказал начать еще одну артиллерийскую атаку; пушечное ядро, пробив стропило, снесло остатки крыши. Тяжелое бревно упало на ноги майора и раздавило их.
Богатырское здоровье не позволило ему умереть. Беспомощный, но совершенно здоровый торс несколько месяцев спустя привезли в хижину над Лох-Нессом. Его жена задрожала от ужаса — вполне понятного ужаса, несомненно. Только когда он сказал ей, что, по словам хирурга, сможет протянуть еще лет пятьдесят, она поняла, что за катастрофа ее ожидает. Все ее планы на будущее рухнули: она будет привязана к живому трупу в жалкой лачуге, скорее всего, до конца своих дней. "Теперь, с половиной жалованья, — размышляла она, — сколько же придется ждать, чтобы скопить десять тысяч фунтов?".
Будь Ада Гласс женщиной умной, неважно доброй или злой, она бы быстро нашла какой-нибудь выход. Но мысли ее были медленными и косными, а сердце ослепила тупая ненависть. Ее жизнь была бесконечной тусклой, особенно после смерти отца; теперь в этой пустоте медленно росло чудовище. И муж понял ее прежде, чем она сама поняла себя. Однажды, когда Ада рассчитала помогавшую ей девушку, сказав, что теперь придется экономить больше прежнего, он поймал себя на мысли, что она собирается убить его. Быстрый разум Гласса подсказал способ защиты. Он позвал парня Эндрю, теперь уже крепкого мужика двадцати шести лет, и послал его в Инвернесс за стряпчим.
С этим человеком он имел с глазу на глаз долгую беседу, в ходе которой из бумаг майора, в соответствие с его инструкциями, были отобраны несколько документов и писем.
Тем же вечером стряпчий вернулся в хижину с новым священником Стрэт-Эррика, устранившим помехи, вызванные неспособностью солдата лично подписать документы.
Позднее, когда миссис Гласс вернулась из Гленмористона, куда ее отослали, чтобы она не мешала, майор рассказал ей о том, что сделал.
Я поместил свои деньги, объяснил он, в руки двух надежных попечителей. Если мне суждено умереть до совершеннолетия Джошуа, состояние останется под процентами в банке, а ты сможешь жить на пенсию, которую будешь получать, как моя вдова. Затем капитал перейдет к нему, с рядом ограничений. Но если я выживу, ребенок будет расти под моим присмотром, и, таким образом, как только капитал достигнет десяти тысяч фунтов, мы не только дадим ему хорошее образование, но и обеспечим, пока он еще мал, достойное социальное окружение.
И снова его жена ничего не смогла возразить, но сердце ее опять сжалось.
Дни текли, и ненависть пожирала ее жизненные силы, поедала ее, точно какой-то мерзкий рак. Наконец, она сознательно начала переходить от размышлений к действиям, в надежде превратить жизнь мужа, и без того кошмарную, в сущий ад.
Вы, конечно, понимаете, что самое большое несчастье на свете — невозможность действовать свободно. Утрата органа чувств или конечности принципиально невыносима из-за ограничений, которые она накладывает на наше существование. В этом — более, чем в чем-либо другом, — кроется источник страха, который вызывает у нас слепота или паралич. Помните рассказ Ги де Мопассана про слепого, которому родственники устраивали гадкие розыгрыши? Нам это кажется особенно жестоким, потому что жертва беззащитна. Но скажу вам, что самые свирепые и безжалостные дикари на свете — шотландские горцы. Доктор Фрезер приводит немало примеров на редкость злобных суеверий,[20] бытующих и по сей день, когда мы сидим в Хемлок-клубе. "Поскреби русского и обнаружишь татарина"? Ну, так поскреби шотландца и обнаружишь существо, которое даст сто очков вперед любому китайцу или краснокожему. Сексуальный инстинкт особо силен у кельтов; когда он развивается благородно, мы обнаружим гения, как среди ирландцев; если же он подавлен религией, как у кальвинистов, он нередко выливается в безумие или жестокость, которая сама есть форма безумия.
20
Доктор Фрезер приводит немало примеров — имеется в виду книга Ч. Фрезера "Золотая ветвь", которую ценил А. Кроули.