Шел он, не разбирая дороги, пока не очутился на берегу моря. Там присел на камень и принялся вспоминать далекое прошлое. Когда-то, лет двадцать тому назад, Хадзимэ в самом деле хотел жениться. И девушку нашел подходящую, и денег накопил. Да вот беда: вздумалось ему пойти к гадалке, спросить, удачным ли будет брак? На всю жизнь Хадзимэ запомнил странное предсказание: "станешь отцом - тут и смерть придет". Брак расстроился. С тех пор Хадзимэ чурался женщин, боясь ненароком зачать - и накликать смерть. Он и с Таэко-то сошелся только потому, что считал ее бесплодной. Но, видно, от судьбы не уйдешь... Или уйдешь?
"Судьба, не судьба, а нечего нищету плодить! - подумал Хадзимэ. - Скажу, чтобы к повитухе шла. Подумаешь, невидаль. С кем не бывает". Тут же вспомнился ему отец - как Макото над ним измывался, как кричал, как оплеухи отвешивал. Как бездетностью попрекал. И так обидно стало Хадзимэ, что отец-то уже помер, а он ему так ни разу не ответил по-мужски. Все отмалчивался, да терпел, да ходил за брюзгой. Что с того, что все вокруг примерным сыном его считали? Отцу-то наплевать было. Теперь, глядя на морские волны, Хадзимэ все больше и больше дурного припоминал о Макото, все сильнее злился. "Вот тебе, старый дурак! - бормотал он в ярости. - Не получил ты внуков при жизни, не получишь и после смерти. Будешь знать, как призраком по дому шляться!" У пьяницы желудок бездонный, его вечная жажда томит: сколько ни пьет, не остановится, пока не упадет. Так бывает и с гневом. Больше ни о чем, кроме отца, не мог Хадзимэ думать - ни о Таэко, ни о ребенке. Пошел домой, кипя от злости. Сёдзи с треском раздвинул, вошел в комнату. Таэко за столом сидит, смотрит на него - а глаза огромные, черные-черные. Помолчал Хадзимэ с минуту, потом как закричит: "Не будет никакого ребенка! Не бывать тому, пока я жив! Ступай к повитухе!" Таэко всхлипнула и выбежала из дому, а Хадзимэ взял кувшин, который они вдвоем собирались распить в тот вечер - был как раз летний праздник Танабата - выпил все, что было в кувшине, и завалился спать.
Ночью Хадзимэ проснулся оттого, что над ним кто-то стоял. Он еще открыть глаза-то не успел толком, а уже увидел: черная фигура рядом высится, сплошь из теней, ни единого светлого пятнышка. Онемел Хадзимэ, а сам думает: "Вот оно как бывает!" И больше никаких мыслей - все страх из головы выгнал. Тогда-то он и услышал: "Сынок, поднимайся. Пойдем, я кое-что тебе покажу". Голос и впрямь отцовский, только тихий, словно из такого далека, что и представить нельзя, и ласковый - отродясь Макото при жизни так с сыном не разговаривал. Хадзимэ подумал: "Верно, сплю. Ну, раз на то пошло, сделаю, как призрак велит. Во сне ведь со мной ничего не случится". Это с ним отец по-доброму заговорил, вот он и расхрабрился. Встал Хадзимэ и пошел за привидением. Смотрит: чудно! Вроде и просвечивает луна сквозь бумажные сёдзи - весь пол в белесых квадратах - а тень отцовская не слабеет, на свету только гуще становится. Вышли в сад; видит Хадзимэ - стоит перед ним на земле крошечная фигурка. "Это кукла твоя, сынок, - послышался голос. - Верно, соскучился по ней? Возьми, не бойся". И точно: то была старая кокэси, которую не смогли вытащить из рук покойного Макото. Отчего-то страшно стало Хадзимэ - прямо в жар бросило, хотя ночь холодной была. Нагнулся он за куклой, хвать - а кукла почему-то исчезла. И смех раздался: "Погляди вперед, сын". Кокэси теперь стояла дальше, в трех шагах от Хадзимэ. "Поймай-ка игрушку, - услышал он. - Поймай мой подарок!" Прыгнул Хадзимэ вперед, упал на кокэси грудью - да только пыль в пальцах осталась. А кукла снова впереди. Не далеко, но и не близко. Вскочил он, стал за кокэси гоняться. Подбежит, нагнется, схватит - а кукла опять ускользает. Подбежит, нагнется - снова впустую. Вот через сад провела кукла Хадзимэ; вот миновал он соседские дома; вот уже деревня осталась позади - а кокэси не ближе и не дальше, в трех шагах перед ним, как была. И смеется Макото, хохочет, плывет тенью над холмами: "Давно я с сыном не играл! Ну-ка, лови! Поймаешь - сразу все хорошо станет! Всем лучше будет!" Ловил Хадзимэ куклу, пока не стукнулся обо что-то лбом, да так, что искры из глаз посыпались. Огляделся он и понял, что погоня за кокэси привела его на берег моря, а лоб он себе расшиб о чье-то весло, воткнутое в песок. "Ну же, сын! - закричал призрак Макото. - Недолго осталось! Сейчас твоей будет игрушка!" Хадзимэ глянул и обмер: кокэси плясала на волнах рядом с берегом. Как был, не раздеваясь, бросился он в воду. Плыл, барахтался, кашляя и глотая воздух пополам с водой, а кукла была близко, совсем близко - только руку протяни, вот-вот схватишь... Так он и тянулся за ней, из последних сил, и даже потом, когда сил уже не было. И слышался откуда-то из далекого далека старческий смех: "Не будет, говоришь, мне внука? Не бывать тому, пока ты жив, Хадзимэ-кун? Лови, лови куколку! Недолго осталось!"
Рыбаки нашли Хадзимэ через пару дней - его разбухший от воды труп запутался в чужих сетях. Таэко поначалу была безутешна, но к августу поуспокоилась, а уже в сентябре стала ясна причина ее спокойствия: не годится беременной женщине горевать. Что ж, бывает такое - выпил человек, пошел ночью купаться, да и утонул. Одно только всем показалось странным: в кулаке утопленник мертвой хваткой держал куклу-кокэси. Вода смыла с деревянной фигурки почти всю краску, но пощадила глаза на кукольном лице. Задумчивые, большие, они были такого ярко-голубого цвета, как будто их только что нарисовали. Таких кокэси никто больше не видал - ни раньше, ни потом. Жаль, что пришлось ее сжечь вместе с трупом: из мертвых пальцев достать куклу никто не смог.
Кокэси - традиционная деревянная игрушка. По одной из версий происхождения, кокэси были поминальными куклами. Их ставили в крестьянских домах, когда приходилось избавляться от новорожденных, так как родители не смогли бы их прокормить. С этим связывается трактовка слова "кокэси" - "забытое дитя".