Для древнейшего слоя поэзии, тяготеющего к поэтике «Манъёсю», характерны определенность и прямолинейность посылки, однозначность образа, так называемый «мужественный дух» (масураобури), то есть благородная прямота, и при этом тяжеловесность риторических украшений. Интонационно пятистишие обычно распадается на три части — с цезурами после второй и четвертой строк, — в отличие от более поздних стихов, которые имеют двухчастную структуру.
Наиболее типичные для таких танка художественные приемы — это макуракотоба, дзё и ута-макура. Все три выполняют функции развернутого определения, все три встречаются еще в «Манъёсю». Макуракотоба — род устойчивого эпитета к определенным словам и понятиям. Например, «хисаката-но» (предвечный) может служить эпитетом к «небу» (ама), а также к ряду предметов, ассоциирующихся с небом, — луна, облака, звезды и т. п.; «нубатама-но» (черная, как ягоды тута) — эпитет к «ночи», «асибики-но» (с широким подножьем) — эпитет к «горам» и т. п. Иногда макуракотоба путем сложных и не всегда понятных ассоциаций соотносятся с понятиями, казалось бы, очень далекими. Например, «адзуса-юми» (как лук из дерева катальпы) служит определением к «весне». Видимо, свежесть молодой зелени, порыв пробуждающейся природы как-то связывается в воображении поэта с натянутым луком. Чаще всего макуракотоба выполняют чисто декоративную функцию и в перевод никак не вписываются, хотя кое-где их присутствие придает колорит старины.
Дзё, то есть «введение», — вводный смысловой параллелизм, играющий роль «образного посыла». Иногда образ дзё непосредственно привязан к смысловой доминанте стиха, иногда от нее семантически оторван:
В данном случае четыре первых строки оригинала и являются дзё, предваряющем слова о первом порыве осеннего ветра, несущего отрадную прохладу.
Ута-макура («изголовье песни») — также своего рода введение, определяющее обычно место действия стихотворения или просто отсылающее к какому-то топониму, например: Суруга нару Таго-но ура — «бухта Таго, что в краю Суруга». Ута- макура может использоваться обособленно, а может входить составной частью во «введение» — дзё. Нередко и дзё, и ута- макура дополнительно привязываются к смысловому стержню стихотворения при помощи эвфонии — параллельных созвучий.
Архаический эффект привносят в танка и старинные «почтительные» префиксы, например, ми в сочетании «ми-Ёсино» (славные горы Ёсино), и усилительные частицы, как, например, ура в слове «урамэдзурасики» (весьма неожиданно и отрадно).
Для более позднего пласта поэзии «Кокинвакасю» характерны более изощренные тропы, которые зачастую наслаиваются друг на друга, образуя некую «ребусную семантику», где в каждом слове или строке закодирован дополнительный образ. В принципе почти все эти приемы были известны и авторам «Манъёсю», но в поэзии VIII века они встречаются редко, скорее в виде исключения. Для «шести бессмертных», упомянутых в Предисловии Цураюки, для самих составителей антологии и их современников стремление к сложности и многозначности образа становится доминирующим. У некоторых поэтов — например, у самого Цураюки, Исэ или Осикоти-но Мицунэ — мы обнаруживаем полисемантические образы в большинстве произведений. Однако первенство в области риторического изыска принадлежит блистательной Оно-но Комати. Каждое ее пятистишие — подлинный tour de force. На примере одного из шедевров Комати мы можем увидеть в действии, пожалуй, самый эффектный поэтический прием поэтов раннего средневековья — какэкотоба («слово-стержень»)
Какэкотоба — слово с двойным значением, создающее эффект омонимической метафоры. В приведенном пятистишии целых три какэкотоба, и каждое несет в себе дополнительные аллюзии. Так, «иро» означает «краски», «цвет», а в другом значении — «любовь», «чувство». «Фуру» означает «идти», «лить» — о дожде, а в другом значении — «стареть». «Нагамэ» означает «затяжные дожди», а другом значении — «созерцать». Разумеется, передать в поэтическом переводе буквально все значения невозможно, да и в оригинале они выражены довольно смутно. Но внимательный средневековый читатель, искушенный во всех тонкостях поэтического искусства, должен был уже при первом прочтении уловить весь аллюзивный подтекст.
Поскольку в танка категорически запрещалось использовать китаизированный слой лексики (канго), в поэтический лексикон входили только слова исконно японского слоя (ваго). Они давали авторам немало возможностей в области применения какэкотоба, поскольку многие обладали двойным значением. Например, мацу — «сосна» и «ждать»; наку — «плакать» и «кричать» (о животных, птицах); татикаэру — «набегать» и «отступать» (о волнах), «уходить» и «возвращаться» (о человеке); нуру — «покрыться», «пропитаться» и «спать»; тацу — «подниматься», «ложиться» (о дымке) и «уходить» (о человеке); аки — «осень» и «пресыщаться»; карэру — «сохнуть» и «удаляться» и т. д. Иногда в качестве какэкотоба использовалась только часть слова, например: «ито ни» — «нить», «ветка ивы» и «так уж»; «токонацу» — «гвоздика китайская», «вечное лето» (при разделении слова на две части) и «ложе» (первая часть слова — токо)
Нередко превращается в какэкотоба и известный топоним (географическое название), например: Оосака (в другом чтении — Аусака) — гора в окрестностях Хэйана со сторожевой заставой, в буквальном значении «Склон Встреч»; Отокояма — гора, в буквальном значении «гора Мужей»; Мика — название равнины, буквальное значение «третий день» и «видеть»; Ка-сэ — название горы, буквальное значение «одалживать» и т. д.
Близкую к какэкотоба функцию выполняет и иероглифический каламбур, где полисемантичность образа основана на его графическом начертании, а не на звучании. Так, в иероглифе «буря» (араси) заложены значения «гора» и «ветер» (см. № 249), в иероглифе «слива» (умэ) — значения «каждое» и «дерево» (см. № 337).