— Милая моя! — Екатерина поднимается и раскрывает объятия, Милена бросается к ней. — Что случилось?
Коко говорит:
— Бедняжка! Она явно заблудилась.
Милена молчит. Она слишком испугана и даже не плачет. Лицо ее застыло в безмолвном выражении любви.
Игорь подходит к дочери. Он присаживается, чтобы быть с ней на одном уровне. Нежно поглаживая девочку по волосам, он говорит:
— Не волнуйся, моя любимая. Мама и папа с тобой. И Коко тоже.
— Здесь тебе нечего бояться, — вступает Коко. — Здесь теперь на некоторое время твой дом.
Лицо девочки смягчается. Ее глаза поблескивают от света лампы, стоящей рядом. Игорь говорит:
— Все будет хорошо.
Екатерина шепчет:
— Я пойду уложу ее.
— Нет, — отвечает девочка.
— Пойдем почитаем книжку.
Милена умоляет:
— Можно мне еще чуть-чуть побыть здесь?
Но Екатерина отвечает с мягкой настойчивостью:
— Нет. Уже слишком поздно. Пора спать.
— Да. Тебе нужно выспаться, потому что завтра будет очень интересный день. Мы будем играть в новые игры в саду, и тебе надо набраться сил, чтобы ты смогла играть. — Коко в качестве иллюстрации размахивает руками.
Милена понимает, что ее заманивают, но, кажется, ей это нравится.
— А теперь поцелуй папу.
Милена обнимает отца. Крепко прижав дочь к себе, Игорь нежно целует ее в лоб.
— Спокойной ночи, — говорит он. — Поцелуй и Коко и скажи ей спасибо за то, что она позволила нам здесь жить.
— Спасибо, Коко, — нараспев произносит девочка.
— Вот и хорошо.
— А теперь, барышня, — наверх и спать. Пойдем.
Когда Милена открывает дверь, чтобы уйти, Екатерина чуть задерживается:
— Я тоже пойду отдыхать, если не возражаете. Я очень устала.
Игорь говорит:
— Я скоро поднимусь.
— Спокойной ночи, — музыкальным эхо откликается Коко.
Екатерина покидает комнату, сжав ручку дочери. В ней все еще живут сомнения по поводу сложившейся ситуации. Что-то нехорошее есть в этом месте. Она это чувствует инстинктивно. Ковры новые, мебель современная, и все в идеальной чистоте. Повсюду запах свежей краски, даже газон безупречен. И тем не менее все это какое-то нереальное. Екатерине кажется, что она на сцене и в любой момент могут появиться зрители. И все же это просто ее привычка судить обо всем с осторожностью. Так что следует еще подождать.
Оставшиеся в гостиной Игорь и Коко прислушиваются к шагам ребенка и к более тяжелым шагам матери. Екатерина с девочкой поднимаются по лестнице. Между Игорем и Коко растянулся кот, который, зевая, высунул язык.
— Она милая девочка.
— Правда.
— Вы должны ею гордиться.
— Да.
В наступившей тишине слышно, что цикады трещат на тон выше. Вернувшись на свое место, Игорь кладет листы упавшей газеты на колени. Текст статьи расплывается перед глазами. Он ощущает присутствие Коко в другом углу комнаты в виде некоего объекта. И тут же кажется, будто она приблизилась, будто ее стул подтащили к нему. Внезапно ему становится не по себе, он вспоминает об ожидающей его наверху жене. Он кладет газету на пол, без всякой нужды аккуратно сложив ее. Затем так же формально допивает чай и объявляет, что тоже идет спать.
— Спокойной ночи, — говорит он. В его голосе слышится какое-то сомнение, на лице, справа, подергивается мышца.
Коко вскидывает на него глаза, блеснувшие в свете лампы. Она склоняет голову набок. Чуть передвигается в кресле. Что-то в ее взгляде лишает Игоря сил. Он смело отвечает на ее взгляд.
— Спокойной ночи, — говорит Коко.
Голос у нее хриплый, шершавый, как бархат, если его гладить против ворса. Он продолжает звучать в ушах Игоря, когда тот поднимается в спальню. Этот голос остается с ним, когда он кладет голову на подушку, и его сознание начинает создавать путаницу снов.
6
Игорь сидит за фортепиано и карандашом правит партитуру. Исписанные нотами листы громоздятся на деке, над клавиатурой. Взгляд его сосредоточен, очки подняты на лоб, он напоминает карточного шулера или жокея — человека, готового рисковать.
Он жонглирует сочетаниями нот и играет с их продолжительностью, потом создает такую последовательность звуков, которая оказывается столь волнующей, что представляется, будто кто-то втыкает иголки между ребер. Он пробует иное движение аккордов, меняя расположение пальцев до тех пор, пока не возникает плотная текстура звучания, которая кажется одновременно и сладостной, и трудной для восприятия. Он находит разрешения, какие редко можно создать в простых гармониях. И делает эти разрешения самым неожиданным образом. Аккорды являются перед слушателем странной, удивительной чередой. И то, что сначала могло показаться неблагозвучным, оборачивается великолепием и пронзительностью совпадений.