Внутри нее он, опьянев, совсем теряет себя. Она легко и прерывисто дышит у его груди. Когда его движения ускоряются, становятся все более настойчивыми, их тела двигаются синхронно, как две мелодические линии. Лицо его сияет, губы растягиваются от желания. Потом он дрожит от яростного удовольствия. Горячий разряд пронзает его плоть. Исступление долго, болезненно изливается из его тела.
Словно растворившись друг в друге, некоторое время они лежат совершенно неподвижно. Она покоится на его теле. Он кладет расслабленную руку ей на живот. Кончики ее пальцев поглаживают его волосы на затылке. Естественно, они все-таки поднимаются с пола. Отойдя от Игоря, Коко внезапно опускает руки жестом скромницы.
— Прости меня, — шепчет Игорь.
— За что?
— Я не смог сдержаться.
— Вспомни, это я тебя соблазняла.
— Я знаю. Но я оказался слаб.
— Так что же? Ты сожалеешь?
— Вовсе нет. Просто я странно себя чувствую.
Она спрашивает:
— Я тебя шокировала?
— Немного.
— Ну и как же ты себя чувствуешь?
— Изнуренным.
— И все?
Когда она поворачивается, чтобы надеть блузку, он видит, что ее лопатки изогнуты симметрично, будто сложенные крылья.
— Блаженно. А ты?
— Я испытываю облегчение.
— Только облегчение? — нежно спрашивает он.
— Это было непереносимо.
Странно, он обнаруживает, что думает о финале струнного квартета Бетховена. Композитор просит скрипача играть в этой части две ноты слитно, не разделяя их — только вторая нота должна играться «без эмоций», с еле слышным рыданием. Всю свою жизнь Игорь пытался понять, что это значит. Теперь — и это изумительно — он понимает. Он чувствовал это рыдание внутри себя при тех движениях, которые они совершали, любя друг друга.
— Ты красивая, — говорит он, поглаживая ее веко большим пальцем.
— Нет.
— Очень красивая.
— Стоп!
— Я так думаю.
Помолчав, она спрашивает:
— Ты спал с кем-нибудь, кроме Екатерины? — Она замечает его улыбку. — Не считая меня.
— Никогда.
— Почему?
— Меня это не занимало, пока я не встретил тебя.
Это не совсем так. В последнее время как раз это очень его занимало. Но он всегда боялся карающей десницы Господней. И до сих пор боится.
Она переспрашивает недоверчиво:
— Пока ты не встретил меня?
Он кивает:
— И сразу же захотел, чтобы это произошло.
— Я тоже.
И это неправда. Только неделю или две назад ее восхищение им переросло в могучее сексуальное желание. И то, что удивило ее неделю назад, теперь представляется неизбежным и необходимым.
— Ты уверен, что я для тебя достаточно богата?
Его ответ звучит загадочно:
— Я привык хорошо проводить время.
Она видит, что он собирается сказать что-то еще, и прижимает палец к его губам, чтобы он промолчал. Из коридора доносятся голоса детей. У них закончился урок.
— Я должна идти, — шепчет она и быстро одевается. Останавливается, чтобы послать ему воздушный поцелуй, и тихо проскальзывает в дверь.
Игорь стирает легкий налет пыли с крышки фортепиано. Поднимает ее, как лошадь подняла бы верхнюю губу, чтобы показать набор здоровых зубов. Склонившись к клавиатуре, он нажимает на клавиши нижнего регистра.
Весь день из студии доносится музыка.
Утомленный Игорь, растянувшись, лежит в темноте рядом со спящей женой.
Обычно он спит на животе, но сегодня лежит на спине. Он боится задохнуться на подушке. Комнату освещает полная луна. Игорь уставился в потолок. Пальцы ног подняты вверх. Руки, чуть согнутые, лежат по бокам. Убийственно жарко. Духота. В окна вливается жара, и от жары становится больно глазам. Все внутри сжимается от переживания случившегося.
Ему очень плохо. При том суровом воспитании, которое ему дали родители, одним из главных правил была необходимость соблюдать верность. Преданность всегда была для него тем, что невозможно нарушить. Женившись, он принес священный обет. И, нарушив его, чувствует себя настолько виноватым, что ему кажется, будто кровь стынет в жилах. Однако когда он спрашивает себя, хочется ли ему провести остаток жизни с Екатериной, то страдает от осознания того, что ответом будет «нет». Неужели он не заслуживает счастья?