В стороне от заправки небольшой уютный магазинчик, которому лучшее название — «Тысяча мелочей».
— О, — обрадовано, с распростертыми руками бежит к ним смуглый человек, — Россия? — Далее скороговоркой — фамилии советского и российских президентов, как пароль.
Далее продавец-тунисец, он же владелец магазина, приветливый, улыбчивый, хорошо разговаривающий по-русски (у него над прилавком висит выцветший советский вымпел — профиль Ленина, «Победителю соцсоревнования» — подарок от русского туриста), объясняет:
— А, ливийский флаг? Это просто бизнес. Здесь много беженцев, которые убежали, когда там началось. Understand? Сотни тысяч. А теперь надо возвращаться. С чем? С новыми флагами! Признаём, ура, мы свои, ненавидим Каддафи! Обод… обоб…
— Одобряем, — подсказывает женщина.
— Да, одобряем. Понятно? Чтобы не убили… Новые. Понятно? А нам — бизнес.
— У вас у самих тут недавно власть сменилась! — проявила осведомленность женщина.
— Да-да, сменилась.
— И как?
— Есть проблемы… — магазинщик немного замялся. — Преступники вышли из тюрьмов, теперь они среди нас. Будьте немножко осторожно. Немножко.
— Нам говорили, здесь низкая преступность.
— Да, немножко раньше. Сейчас больше немножко. В темноте не надо ходить. Ходите, где светло. Они среди нас.
— А полиция?
— Сейчас полиция немножко смелее. Им разрешили работать. Народ им запрещал, потому что они были за президента. Они спрятались, преступники вышли. Народ понял, что полиция должна работать. Разрешили. Работают. Но все равно… стесняются немножко. Боятся, что любой человек скажет — ты служил президенту.
— Да, кино, — пробормотала женщина, потом воскликнула, сдвинув брови: — Где ты был в ночь с двадцать четвертого на двадцать пятое октября?!
— Что? — не понял магазинщик.
— Да так. Везде и всегда всё одинаково.
Магазинщик согласился:
— Да!
Словоохотливый рассказчик не отпускал русскую пару, ежеминутно предлагая кофе, скороговоркой философствуя:
— У нас всё есть. Понемножку. Оливки. Финики. Нам хватит. Нефть — немножко. Хватит! Зачем много? Нет, не надо, не надо. Зато никто не прилетит…
Блондинка подарила мужчине маленький вымпелок с цветами ливийского флага — «В знак нашей победы!» Он ей — теннисную шапочку с тиснением того же флага: тоже символ и тоже победы, но не собственной, а демократии, вознесшейся над соседней с Тунисом страной.
— Демократии!.. — передразнивала она, смотрясь в примерочное зеркало. — Ну что, полегчало, страна?
Ему везет на умных женщин.
— Ты знаешь, — говорила умная женщина, имевшая, оказывается, по ее скромному выражению, неплохое экономическое образование, когда они уходили от очаровательного магазинщика, — я сейчас впервые в жизни почувствовала, прочувствовала, что значит жить в стране, где вопрос, быть миру или войне, жить или не жить, зависит не от нее, не от страны. Мир, потому что нефти — нет!.. И, ура, никто не прилетит. Это ужасно! Ведь да? Тебе понятно, understand? Это кем себя чувствовать? Нам это трудно понять. А вот здесь — понятно. Только приглядись, прислушайся, и будет понятно. Ты можешь быть семи пядей во лбу, добропорядочным, мирным, работящим, платить налог или даже дань, но… Это ровным счетом ничего не значит, если у тебя слишком жирная земля, которая хорошо родит. И ты молишь бога: пусть моя земля будет засушлива и неплодородна, пусть на ней растет верблюжья колючка и кактус!.. Карфаген должен быть!..
Последние километры, проведенные в автобусе, они по-прежнему сидели рядом, но женщина уже старательно отстранилась от него, устроившись почти спиной к окну, и разговаривала, изменив тональность — как будто только что встретилась с приятным человеком, интересным собеседником, и просто коротает с ним время в пути.
— Ты почему-то сегодня еще грустнее, чем вчера в пустыне на верблюде. Улыбнись, всё позади! — она хохотнула. — Скажи, а ты вообще по жизни кто?
— По жизни? — мужчина, скрывая иронию на секунду задумался. — Детектив.
— О, я так примерно и предполагала. Лицо у тебя такое… интеллигентно-протокольное. Ты ловишь преступников, борешься с мафией, обалдеть. Здорово! Даже если врёшь. Но это не важно. Всё равно, по таким как ты, пишут приключенческую муру и снимают фильмы. В таких влюбляются не только дуры, но и увлекаются достойные женщины, да. Говорю это как… не совсем дура. Точно, в тебе есть какая-то недосказанность, спокойствие. Бабам это нравится. Ты сердцеед. Ты насаживаешь наши сердца на шпагу своего обаяния, как куски баранины на шампур. О, если бы у нас с тобой было побольше времени, то одним кусочком коллекционной баранинки на твоём шампуре стало бы… Брр! Слава богу, что мне скоро выходить.