В присутствии Дэнни он вспомнил о его матери в первый раз после того, как пять лет назад вынужден был прибегнуть к уловке, чтобы окольным путем объяснить ее отъезд. Мальчик испытал тогда потрясение. Однако сейчас, пользуясь представленным случаем, он решил продолжить эту тему. Не подобало всякое чувство выставлять напоказ: он колебался и обдумывал свой вопрос.
— Почему она не пишет и не присылает мне подарков? — спросил он.
Мгновенно установившаяся тишина передала ему ощущение той почти непереносимой боли, которую возродил в душе отца начатый разговор. Не поднимая глаз, отец ответил:
— Закон не позволяет ей этого.
Окончание завтрака прошло в молчании и обоюдной неловкости. Дэнни вернулся к себе в комнату, как только смог, не проявляя неучтивости, подняться из-за стола. В течение ужасного мгновения, когда он поворачивал ключ в замке, подозрение, что бабочка исчезла, что ее, возможно, никогда и не было, мучило его. Она оставалась на том же месте, разве что слегка изменив свое положение. Ее крылья были расправлены почти горизонтально, и это позволило заметить, что ламповое стекло чересчур узко ей для свободного движения.
Более крупного сосуда в его комнате не было.
Перед мысленным взором Дэнни проплывали горшки, вазы и другая домашняя посуда, служившая ему время от времени для содержания экспонатов. Но ни один из предметов не был достаточно большим. Если не хватит места, бабочка, как только попробует полететь, повредит себе крылья. Чуть ли не в бешенстве Дэнни ломал себе голову, пытаясь найти подходящий сосуд. Неожиданно его мысли, наподобие хорька кинулись к тому, что пока от него ускользало. В комнате отца, на полочке из слоновой кости под головою тигра стояла хрустальная табакерка с крышкой из чеканного серебра.
Времени терять было нельзя, потому что через пять часов после своего выхода из кокона бабочки пускаются в полет. Задыхаясь на ходу, он бросился вниз по лестнице, поколебавшись всего мгновение, постучал в дверь отцовского кабинета.
— Да, — откликнулся тот недовольным голосом; Дэнни повернул ручку и вошел.
— Папа, — начал он, еще не восстановив дыхания.
— Но говори же, мой мальчик, и перестань трястись. Я никогда так не трясся, даже оказавшись лицом к лицу с одиноким слоном.
— Я хочу… взя… взять у тебя одну вещь, — пролепетал, наконец, ребенок.
— Выражайся определеннее! Что ты хочешь? Билет в Фолл Ривер? Стодолларовую банкноту? Немного рвотного корня? Последнее, судя по твоему виду, кажется наиболее подходящим.
Ненавидя отца так, как никогда до этого его не ненавидел, мальчик выговорил:
— Я хочу взять у тебя табакерку.
— Какую именно? — спросил отец, выигрывая время. — Слоновую лапу, подаренную мне президентом? Бронзовую статуэтку Бенареса? Голландскую посудину? Музыкальную шкатулку?
Мальчик не мог долее переносить этот насмешливый тон.
— Я хочу вот эту, — он указал пальцем на предмет, наполовину наполненный табаком.
— Что ты собираешься с ней делать? — спросил отец.
Отвага малыша внезапно испарилась.
— Но говори же. Если представляешь необычную просьбу, то должен быть готовым подкрепить ее причиной.
— Она нужна для одного из моих экземпляров.
— А почему не какой-нибудь из сосудов, позаимствованных тобой на кухне, в буфетной, гостиной?
Дэнни не хотел говорить, что они недостаточного размера. Интерес отца мог возрасти до такой степени, что он решился бы своими собственными глазами увидеть это чудовище. Дэнни представил себе, как отец завладевает бабочкой и спешит приколоть ее к стене кабинета в добавление к другим своим трофеям.
— Они не подходят, — сказал Дэнни.
— Почему не подходят?
— Потому что не подходят.
— Выражайся определеннее, — бросил отец, гневаясь.
— Я хочу положить туда кое-что, для чего другие не подходят.
— Ты останешься на том месте, где стоишь, не двигаясь до тех пор, пока не скажешь, что ты подразумеваешь под этим «кое-что». — Отец снял очки и уселся в кресле поудобнее, чтобы показать, что готов, если понадобится, ждать весь день.
— Куколки, землю, веточки и чем их кормить, — пробормотал мальчик.
Мужчина уставился на ребенка так, словно перед ним находилось затравленное животное при последнем издыхании.
— Ты хочешь поместить всю эту мерзость в табакерку?
Дэнни не ответил, и отец продолжил:
— Уж не сомневаешься ли ты случаем в том, что она была мне подарена магараджей Уджепура? Имеешь ли ты хоть малейшее понятие о действительной стоимости этого предмета, не говоря уже его ценности как памяти? И исключая другие возражения, которые я мог бы привести, разве не видишь ты, что эта вещь служит именно для того, для чего предназначена? Если ты хоть на мгновение подумал, что я высыплю лучший табак из лучшей табакерки, чтобы ты использовал ее для гусениц, то ты сильно ошибся, мой мальчик.