Следующие две недели были адом. Пес срал и ссал где хотел, на улицу выводить его было пока нельзя, требовалось дождаться трехмесячного возраста и сделать прививки, грыз обои, мебель, обувь и книги, постоянно скулил, ворчал, а иногда и тявкал. В общем, с раннего утра и до глубокой ночи собака делала все, чтобы отравить мне жизнь. Но каждый вечер щенок усаживался у меня под ногами, и смотрел так жалостливо, что я не выдерживал и брал его на руки, а он тут же сворачивался калачиком и беззаботно засыпал. И я, проклиная себя за сентиментальность, прощал ему все. Вот так мы и жили.
Мои ученики скоро прознали о собаке.
— Как вы его назвали?
— Ларион Васильевич. Но теперь я понимаю, что правильнее было бы назвать его Лаврентий Палыч.
— А почему правильнее Лаврентий Палыч?
— Историю учите, идиоты.
— Чем вы его кормите?
— Цианистым калием, но пока безрезультатно. Ещё пивом, подрастет, начну давать коньяк. Будем бухать с ним на пару, хоть какая-то польза от собаки будет.
Выяснилось, что у Светы Прокопчук, тихой незаметной девочки с вечно удивленными глазами, тоже есть собака-такса, только девочка. Я тут же назначил Свету своим личным консультантом по собачьим вопросам, и надо признаться, в воспитании Лариона она мне здорово помогла.
Со всеми этими заботами я как-то перестал обращать внимание на Лену-биологичку, и даже об Алёне думал не часто. После работы я торопился домой, желая выяснить, какой ущерб нанесло моей квартире стихийное бедствие по имени Ларион. Но однажды я задержался после уроков, потому что требовалось хоть изредка заполнять все эти проклятые журналы да отчеты, а когда покончил с бумагами и двинулся по давно опустевшему коридору на выход, заметил, что дверь в кабинет биологии приоткрыта. Лена сидела за столом, спрятав лицо в ладони, и беззвучно плакала, я определил это по вздрагивающим плечикам, и несчастью в самой позе.
— Ты чего ревешь? — нежно спросил я. — Потеряла невинность и нигде не можешь найти?
Лена оглянулась, глаза её были полны слез, а кончик носика покраснел, долго печально на меня смотрела, потом тихо и грустно выдохнула:
— Пошёл вон.
— Я тебе помощь предлагаю, а ты меня гонишь, — обиделся я. — Но я все равно добрый. Иди, я тебя утешу, — я развел руки для объятия.
— Грек, уходи, — все так же печально отозвалась Лена и снова спрятала лицо в ладони.
Я пожал плечами, и в самом деле ушёл, мне надо было торопиться к собаке. Но на следующий день, едва начался урок в одиннадцатом «Б», я, мрачно обведя взором класс, рявкнул:
— Прекратите доводить Елену Владимировну! Иначе я назначу виновных и поломаю им ноги!
Ирка-оторва хитро улыбнулась и как бы невзначай осведомилась:
— А почему?
— Что почему?
— Почему вы её защищаете?
— Потому что я с ней сплю! — ляпнул я и тут же понял, какую глупость сморозил, но стушеваться себе не позволил, добавил с нажимом. — А мне в постели страсть нужна, а не сопли со слезами!
Класс, разумеется, возбужденно загалдел, захихикал, зафыркал, впитывая такую сногсшибательную новость, а я принялся лихорадочно соображать, к каким последствиям приведет мое заявление, и ничего хорошего в этих последствиях не видел.
— А кого ещё нельзя доводить? — невинно спросила Ирка, нахально улыбаясь во все зубы.
— Алёну Игоревну, — на автомате отозвался я, все ещё представляя себе искаженное в бешенстве личико Лены-биологички.
— А вы и с ней?.. — вот же вредная девка!
— Нет! — гаркнул я, и чуть было не добавил: «хотя очень бы хотелось». — Она жена моего друга. Всех остальных, включая Инну Марковну, можно. А иногда даже нужно.
Наконец, я взял себя в руки, окриком гомон прекратил и кое-как провел урок. В переменах я старался не попадаться Лене на глаза, и после работы спешно свалил домой. Алёна звонила мне три раза, но я не отвечал, в конце концов, от неё пришла смска: «Ты совсем рехнулся?», на неё я тоже отвечать не стал, и так же было понятно, что ответ положительный.
Следующую неделю я всё ждал, когда же Лена ворвется в мой кабинет и начнет орать мне в лицо всякие гадости, то есть — правду, но этого странным образом не происходило. Два раза я пересекался с ней в коридоре, но она гордо поднимала подбородок, и проходила мимо, не удостоив меня даже взглядом. Из этого я заключил, что благородная девушка решила не опускаться до уровня рыночной брани, но оставаться на своей сияющей высоте. Интеллигенция, черти её забери! Типа, к ангельским крыльям грязь не липнет. Нет, ну в какой волшебной стране она родилась?
Прошла неделя, грызни с Леной не случилось, и я уже было решил, что эта история сошла на нет, но я ошибся.
В пятницу вечером, 9 ноября, Лена пришла ко мне домой. Погода стояла мерзкая, холодный и злой дождь хлестал по раскисшей земле, лужи скоро превращались в озера, порывистый ветер швырял в окна горстями воду, — поздняя осень шипела на мир, словно старая беззубая ведьма. В общем, по такой погоде надо сидеть дома, посасывать коньяк и читать хорошую книгу. Что я и делал. Даже собака меня не беспокоила, — Ларион дрых весь вечер.
И тут звонок в дверь. Я позволил гостю пять раз нажать на кнопку, размышляя, какому это идиоту пришло в голову шататься по такому ненастью, потом все же решил не гадать, а посмотреть на идиота лично. Меньше всего я ожидал увидеть на пороге Лену, поэтому изумлению моему не было предела. Она была в плаще, но без зонта, с волос капала вода, коричневые сапожки промокли насквозь и были добротно измазаны грязью, но в глазах девушки светилась решимость, очевидно, подкрепленная алкоголем, — от неё пахло коньяком.
— Ты пришла меня убивать? — догадался я.
— Нет! Хотя всю неделю очень этого хотела.
В последнюю реплику я охотно верил, поэтому заглянул за дверь, не прячется ли там какой-нибудь верзила с молотком в руках, но никого больше не было.
— Значит, тебе не с кем выпить, — сделал я вывод, и пустил гостью внутрь.
Прибежал Ларион и принялся вокруг Лены прыгать и тявкать, чем вызвал у гостьи приступ умиления, но скоро псу это надоело, и он вернулся на место спать дальше.
Я выдал Лене тапочки и полотенце, забрал мокрый плащ и велел идти на кухню и сидеть на диване:
— Иди на кухню и сиди на диване. Тебе сделать горячий кофе? Или ты кофе с коньяком не мешаешь?
— Наливай! — с вызовом заявила она, забираясь на диван с ногами, и имея в виду, конечно же, коньяк, а не кофе.
Я вручил ей стакан с алкоголем, поставил перед гостьей табурет, уселся на него, поднял свой стакан. Мне не терпелось узнать, что же её ко мне привело.
— За что выпьем? — спросил я. — Предупреждаю, просить прощения я не умею. В детстве пробовал пару раз, но не получилось, меня всё равно поколотили.
— Грек, последняя неделя была очень странной. Эта твоя хамская выходка меня взбесила не могу описать как. Словно меня помоями окатили.
— Могу себе представить, — скорбно согласился я.
Лена отхлебнула коньяку, внимательно глядя мне в глаза, я сделал то же самое, отметив, что взгляд её по прежнему светится холодной решимостью, словно она готова совершить что-то дикое, что-то такое, на что раньше ни за что не отважилась бы. В общем, меня утешало только то, что пару минут назад Лена убивать меня не собиралась. Я решил вести себя осторожно, чтобы она не передумала.
— А к концу недели я успокоилась, и не потому что тебя простила. Такое простить нельзя.
— Такое простить нельзя, — согласился я, грустно вздохнув.
— Но меня удивило отношение учеников ко мне. Оно переменилось. Появилось какое-то уважение, что ли… Девчонки из одиннадцатого «Б» так и вовсе пытались выяснить подробности наших несуществующих интимных отношений.