— Да, крестная, то же самое рассказывает мой дедушка, Он говорит, что нана вашей милости усвоила все уловки мистера Каспера.
— А что! Так и ты должна поступить, Танчито.
— Да, крестная, но только не сейчас. И… и… и… прошу вас, скажите моей нане, что я еще не гожусь…
— Для чего не годишься?
— Чтобы идти в Сонсонате… служить.
— Почему?
— Потому что меня хотят отдать в няньки. А я еще совсем маленькая!
— А, глупышка! Неотесанная ты еще. Ха-ха-ха! Потом поговорим об этом. Ты еще узнаешь, что такое цивилизация.
Ну? Что я вам говорил! И такие они почти все. Среди них есть дочери англичан, итальянцев, янки, немцев, евреев, французов, кого угодно. Они отличаются одна от другой типом своей наружности и склонностями. Есть такие, которые говорят лишь о том, как обзавестись землей, другие толкуют лишь о музыке, о деньгах, о вещах недостижимых, о модах либо о любви. Есть такие, которые помешались на мужчинах, есть отменные служанки. Есть плясуньи, певуньи, драчуньи, выпивохи. Есть среди них и замешанные на «кокосовом молоке», у которых всякой крови понемногу.
Сейчас вы познакомитесь с остальными женщинами, присутствующими на празднике.
Для танцев, как того требует праздничный обычай, пришлось соорудить из ветвей два навеса. Под одним отплясывают молоденькие девушки. Это модницы, они танцуют только фокстрот и танго, только современные танцы. Под другим собрались исключительно матроны. Они хранительницы традиций, им по вкусу тунко де монте, панадеро и венадо — танцы старинные и удивительно красивые.
Как раз в эту самую минуту — воздадим хвалу всевышнему — один из музыкантов по просьбе всего собрания играет на маримбе[14] панадеро. Ньо Сиприано Пулу, поэт, аккомпанирует ему на гитаре и поет куплеты.
Начинается танец.
Маримба повторяет мелодию напева. Женщины в ожидании, когда их пригласят, перебирают ногами, ерзают и кокетливо поглядывают на мужчин.
Сеньора Тона делает вид, что смущена. Она не хочет танцевать. «Нет, нет, не пойду».
Враки! Старая через силу себя сдерживает, но у женщин считается хорошим тоном скрывать от нас, мужчин, свои желания. Наконец, нья Тона встает и пляшет. Получается это у нее достаточно хорошо, ибо в лучшие времена почтенной сеньоре было не занимать веселья. Есть и другая причина, почему она пользуется всеобщим вниманием: у нее две очаровательные дочки, одна от француза, другая от немца.
Раздаются аплодисменты.
Ньо Сиприано тотчас запевает опять, вызывая того, кто будет танцевать с нья Тоной:
Снова аплодисменты.
Все очень любят ньо Липе за то, что он добрый… даже, может быть, излишне добрый. У него четыре дочери, и все разных кровей… Но что это я, право, болтаю? Не будем злословить без достаточных причин, лишь только потому, что у его девочек кожа того матового оттенка, который столь отраден для глаза. Ньо Липе не заставляет себя долго просить. Он подбегает к нья Тоне, нахлобучивает на нее свою шляпу в знак того, что «помолвка» состоялась, и тут же шлепает ее ласково пониже спины. Танцуют они необыкновенно старательно, выделывая замысловатые фигуры. Гитарист поет:
Да, правы мы, старики, тысячу раз правы, когда не признаем новомодные танцы. Ибо, по правде говоря, куда больше поэзии здесь, в беседке у мамаш, чем там, в беседке у модниц. Кроме того, куплеты панадеро на редкость красивые, и, хотя они и старые, еще никому не удалось сочинить лучших. Их сложил ньо Чема Кахуль, был такой поэт в Исалько, его помнят во всех селениях департамента Сонсонате.