С тремя! Это решение меня испугало, потому что… не знаю… Возможно, что и многоженцами рождаются, а женатыми… становятся. Я оказался в затруднительном положении. Что делать? Согласиться на брак со всеми тремя? Нет, это невозможно. Подобное предложение вступало в противоречие с моими добрыми правилами. Отказаться? Тоже нельзя. Потому что индейцы могли расценить мой отказ как пренебрежение к ним. Кроме того, я проявил бы большую невежливость по отношению к остальным двум… О, это — никогда! Но что же делать? И я решил, подобно тому как это делают некоторые президенты, оставить на завтра то, что можно было сделать сегодня.
Я попросил отсрочку.
— Господа! Я очень благодарен за ваше мудрое решение. Но, так как моя женитьба дело большой важности, я должен обдумать его хорошенько в течение этой ночи. Завтра рано утром вы получите окончательный ответ и тогда сможете распорядиться, чтобы было выполнено мое решение.
(Продолжение следует.)
Так как я еще многое должен тебе рассказать и так как мой рассказ уже затянулся, то я в следующем своем письме объясню тебе, какие соображения побудили меня принять именно то решение, которое я принял по этому важному для меня делу, и как я решил его.
Нежно обнимаю тебя, Люсиано.
Апельсины сеньоры Паулы
Росенда была одной из самых красивых девушек Калуко. Она знала по-испански. Ей не исполнилось и восемнадцати, когда она вышла замуж за пильщика ньо Педро Кальсадиа; он, разумеется, тоже говорил по-испански и был обладателем дома, орошаемого участка и четырех коров. Целое состояние, не так ли? К тому же, у него были две вещи, которые возбуждали зависть всего селения: кубышка, закопанная под кроватью — в том, что она есть, не сомневался никто, — и револьвер, висевший на ягодице, — его можно было видеть собственными глазами.
У ньо Кальсадиа было две любви: жена — для нее он покупал самые дорогие шали, туфли и платья, какие только были в лавках Исалько, — и пила-«англичаночка», сверкающая и навостренная, — ею он зарабатывал деньги, чтобы платить за все эти роскошества.
У ньо Кальсадиа было два достоинства: безошибочный вкус на лучшие ткани — китайскую шерсть, американский зефир, полотно, индийский шелк, батист, седалин, кружева и тому подобное (все это для жены) и редкое умение покупать ценную древесину — кедр, красное дерево, перечное, лавр, ромовое дерево, фунеровое, дынное, кортесовое, бальзамное и прочие породы (все это для пилы).
У ньо Кальсадиа было также два недостатка: подозрительность, довольно обидная для его жены — он стерег ее от всякого, кто хотя бы пару раз прошелся мимо двери его дома, — и нестерпимое желание пустить в ход свой револьвер по поводу, не стоившему и выеденного яйца.
Росенда, которая хорошо знала достоинства и недостатки ньо Кальсадиа, повиновалась ему во всем. Она надевала на себя все украшения, какие только ни покупал ей муж, хотя даже к окну не подходила. Она была примерной женой, хотя уж слишком красивой и честной.
— Скажи мне, Ченда, почему ты ни разу не надела обновы?
— Какой?
— Голубого платья на нижней юбке, что я принес.
— Это потому, что я хочу пойти в нем в воскресенье к обедне.
— Но ты ведь знаешь, не по нраву мне это. Не для того я трачу денежки, чтобы доставлять удовольствие деревенским мужланам, которые таращат на тебя глаза. С меня довольно, чтобы ты наряжалась для меня одного.
— Хорошо. Я его надену вечером.
— Вот такой я тебя люблю, проказница. Зажгу-ка лампу, чтоб получше тебя рассмотреть.
Вы меня спросите, а не был ли ньо Кальсадиа деспотом? Быть может. Я никогда не был женат и не могу вам ответить. Мне неведомо, для каких надобностей наряжаются женщины, да меня это и не интересует. Что мне ведомо, так это только то, что одетые по теперешней моде, либо раздетые, выглядят они одинаково. Красивы необыкновенно! И еще мне ведомо, что, будь все мужья, как ньо Кальсадиа, страдать пришлось бы нам, холостякам. Ибо никогда бы нам не видеть красивых платьев на улице. А больше мне неведомо ничего.
Была Росенда, повторяю, женою безупречной. Гордился ею, повторяю, ньо Кальсадиа. Но повтори я это вам хоть тысячу раз, как в песне, кое о чем завистники в селении все же судачили.
— Всякий раз, как ньо Кальсадиа отправляется в Исалько, — услышал я как-то, — Росенда бежит кушать апельсины сеньоры Паулы.
«Эка беда! — сказал я себе. — Нечего им больше сказать о Росенде, вот и болтают».