— Брось молоть ерунду и работай, проклятый.
Так теперь было всегда. Куда умчались счастливые часы первых дней? Тогда семья Мусун из кожи лезла вон, чтобы понравиться и услужить ему, проявляя такую любовь, что, казалось, она будет жить дольше, чем то произведение, которое рекомендовал Лонхино. Ах, выдолбленные тыквы с чудеснейшей чичей! Куда девалась та, из красного тростника, а где та, из черного маиса?
Теперь все его почитатели превратились в его палачей. Даже ребятишки алькальда подсматривали за ним, чтобы он не входил в заведение.
— Бабушка Лука! — громко кричал один из них, едва начинавший говорить. — Бабушка Лука! Иди сюда: этот стыдник Дото там, с дядей Ленчо!
— Ты уже опять там? Ах, наглец, и внимания не обращает…
— Видите ли, сеньора, я вошел попросить у господина Лоренсо окурочек сигары.
— Ну нет, бездельники не должны курить.
— Я повинуюсь сеньоре, что бы она мне ни приказывала; потому что естественно, необходимо и неизбеж…
— Замолчи, дурак! Ты мне уже надоел. Если ты еще раз начнешь читать свои проповеди, я тебя выгоню на улицу.
О, нет! Уж это нет! Уйти отсюда? Никогда!
Несмотря на враждебное отношение к нему ньи Лукас и алькальда, в этом доме у него была довольно счастливая пьяная жизнь.
С тех пор как он демократизировался, некоторые весьма щедрые завсегдатаи заведения решительно потребовали, чтобы именно Доктор подносил им выдолбленные тыквы с чичей. Чем это было вызвано: сочувствием к нему или тщеславием? Не все ли равно? Эти клиенты позволяли ему допивать остатки, а в минуты пьяного блаженства даже давали приличные чаевые.
Вскоре, вероятно, инстинкт самосохранения помог ему понять, что в этом заведении для выпрашивания нескольких глотков грамматика так же необходима, как и там, в винных погребках Акахутлы, где все прекрасно обходились без нее. Итак, он должен был искать другие пути.
В первый же раз, когда он заговорил о Кулянкуа, Сигуанабе и Кадехо, он понял, что его рассказ был действительно волнующим. Двадцатая книга произведения, рекомендованного Лонхино, никогда не приносила ему столько лакомых кусков.
— Да… я видел ее вот этими самыми глазами, — говорил Доктор одним памятным вечером.
Он сидел в заведении с несколькими индейцами, и они слушали его, глубоко взволнованные.
— Много раз, когда луна бывала уже на ущербе, выходила купаться Сигуанаба…
— Правда, Доктор?
— Правда, точно, как я вам рассказываю. Я видел ее однажды ночью, голую, она весело плескалась в пруду. Несколько раз она заливалась хохотом, так что я чувствовал, как у меня мурашки бегали по спине.
— А какая она, Доктор?
— Ну такая же, как и всякая женщина, только у нее волосы лучше. Вот такие, длинные-предлинные, и она ловит ими людей.
— Ох, и мне страшно, я тоже чувствую, как у меня мурашки бегают по спине. Дай-ка нам еще водочки. Нет, ты не уходи, Доктор; пусть нам подаст Лоренсо. Продолжай свою историю.
— Ну, как я вам уже говорил, Сигуанаба ловит людей своими волосами. Когда идет купаться, она берет с собой золотой кувшин, золотой гребень, золотую мочалку и золотое мыло.
— Пей, Доктор, твое здоровье.
— Пейте вы первый.
— Нет, ты должен выпить раньше.
— Ну, ваше здоровье.
— И твое. Чокнемся потом, чтобы не перебивать Доктора.
— Ну, как я вам говорил, волосы у Сигуанабы такие длинные, что доводят ей до пяток. После того как она намылит волосы, она окунает голову в воду и опутывает своими волосами христианина, который купается в пруду, так, как если бы она ловила рыбу сетью. А потом она тащит его в свою пещеру на дне. Чур-чур меня, завтра пятница.
— Почему ты сказал, что завтра пятница, Доктор?
— А разве ты не знаешь?
— Нет, ведь завтра понедельник.
— Не говори так. Чур-чур, завтра пятница. Так говорят, когда упоминают про ведьм, чтобы они, проклятые, не смогли заколдовать тех, кто о них говорит.
— Вот так штука! А ну, Ленчо, налей нам еще водочки, а Доктору поднеси той, из черного маиса, которую он так любит. А ты, Доктор, расскажи нам что-нибудь о Кадехо.
— Так ведь Кадехо тоже колдун.
— Чур! Завтра пятница.
— Тоже. Кадехо — черный пес, который выходит бродить по ночам, когда улицы становятся пустынными. Однажды я его видел…
— Ой!
— Да, я был с похмелья и искал, где мне поднесут глоточек, когда услышал неприятный шум. Повернул голову и вижу пса, который быстро бежит за мной. Когда он бежал, у него гремели кости, как у грешника в аду. Поэтому он и производил этот шум. Я посмотрел на него, и он остановился. Глаза у него были, как два угля. Я замахнулся на него. Тогда он зарычал и обдал меня своим дыханием. Уф! Это была вонь, как чистая сера.